Главная » Статьи » История с 1790 по 1917 год. История Мальцевского промышленного района

АМЕРИКА ВЪ РОССІИ (часть1).

АМЕРИКА ВЪ РОССІИ.

Автор Немирович-Данченко Василий Иванович

 

I. Вмѣсто предисловія.-- Орловско-Витебская желѣзная дорога.-- Неукротимый предводитель.-- Директора-акварелисты.-- Кынарка.-- Тихая баба и ироды.-- Народная нищета.-- Вырождающаяся раса.-- Пѣтухъ замѣсто сына.-- Мальцовская платформа.-- Господскій домъ.

 

Въ трехъ уѣздахъ: Брянскомъ, Жиздринскомъ и Рославльскомъ, принадлежащихъ тремъ губерніямъ: Орловской, Калужской и Смоленской, раскинулось въ одной общей межѣ громадное и въ высшей степени оригинальное фабрично-заводское царство, созданное усиліями одного человѣка тамъ, гдѣ убогая земля и отдаленность отъ промышленныхъ центровъ, казалось, ничего не могли дать заскудѣвшему крестьянину. Царство это является оазисомъ среди окружающаго бездорожья и безкормицы. Тутъ работаетъ болѣе ста заводовъ и фабрикъ на десяткахъ образцовыхъ фермъ обработывается земля; по небольшимъ рѣчонкамъ бѣгаютъ пароходы; своя узкоколейная желѣзная дорога соединяетъ между собою окраины этого малоизвѣстнаго уголка Россіи; свои телеграфныя линіи покрываютъ его частою сѣтью; въ своихъ школахъ учатся тысячи дѣтей; свои лѣса оказываются нетронутыми, тогда какъ въ сосѣднихъ имѣніяхъ отъ старыхъ лѣсныхъ пустынь не осталось и рощицъ; тутъ люди пробуравили землю и, какъ черви въ орѣхѣ, копошатся въ ней, вынося на свѣтъ Божій ея скрытыя богатства; отсюда добрая часть нашего отечества снабжается стекломъ, фаянсомъ, желѣзомъ, сталью, паровозами, вагонами, рельсами, паркетами, всевозможными машинами, земледѣльческими орудіями; развиваются новыя производства и, несмотря на наше экономическое оскудѣніе, на отсутствіе заказовъ, поддерживаются старыя. Начиная отъ хозяина, одѣвающагося крестьяниномъ и ведущаго почти крестьянскую жизнь, и кончая послѣднимъ рабочимъ, жарящимся у домны, здѣсь ничто не нарушаетъ подавляющаго однообразія сермяжнаго царства.
 
Здѣсь нѣтъ роскоши и излишествъ,-- нѣтъ и нищеты, нѣтъ и голодовокъ. Мнѣ этотъ край представляется примѣромъ того, какъ плодотворны могутъ быть даже и у насъ неутомимая энергія, знаніе и умъ, если они не растрачиваются вмѣстѣ съ наслѣдіемъ предковъ въ столицѣ, а уносятся на дно, въ глубь Россіи, гдѣ въ теченіе нѣсколькихъ десятковъ лѣтъ, не смущаясь отъ неудачи и переживая всевозможныя невзгоды, дѣлаютъ свое кровное, честное дѣло. Меня давно интересовалъ этотъ своеобразный и оригинальный уголокъ, тѣмъ болѣе, что о немъ носятся въ Петербургѣ и Москвѣ самые противорѣчивые слухи. По однимъ, это -- царство небесное, по другимъ -- рабочій адъ. Люди, благородно проживающіе свои доходы на интернаціональныхъ публичныхъ женщинъ, на разгулъ столичнаго хамства, проигрывающіе въ карты кровь и потъ народа, чуть не съ ужасомъ говорятъ о Мальцовскомъ краѣ и о самомъ Мальцевѣ: "Помилуйте, это -- маніакъ; его мѣсто здѣсь, а онъ, какъ простой мужикъ, забился въ деревню и живетъ тамъ съ крестьянами; это -- самодуръ какой-то, соціалистъ!" И еще какихъ только эпитетовъ не прибираютъ эти господа. Зачѣмъ онъ самъ работаетъ, кому нуженъ его личный трудъ? Онъ могъ бы тратить милліоны, играть роль при дворѣ, а довольствуется тѣмъ, что даетъ ему сельская жизнь. Онъ трудится такъ, какъ человѣкъ, которому ѣсть нечего... Чистокровныхъ холуевъ, прельщаемыхъ болѣе всего блескомъ ливрей, смущаетъ главнымъ образомъ, какъ это человѣкъ бросилъ карьеру, удовольствія столичной жизни и ушелъ въ народъ. Другой лагерь -- и пѣсни-другія: "Помилуйте, это край, гдѣ все ушло въ физическій трудъ! Владѣлецъ и всѣ его крестьяне работаютъ какъ каторжники. Тамъ -- однообразіе жизни, скудость потребностей, убожество!..." Короче, упреки, которые имѣли бы значеніе гдѣ-нибудь въ благословенной Богомъ Италіи, гдѣ стоитъ копнуть землю ножомъ, чтобы быть сытымъ. По старой памяти, всѣ эти господа считаютъ еще Россію невѣсть какою богатою страной, точно надъ нею раскинулись не цвѣта сѣраго солдатскаго сукна, а вѣчно голубое небо юга,-- точно у насъ каждый годъ урожаи и достаточно малаго труда, чтобы всѣ потребности были удовлетворены...
 
Противорѣчивые слухи, преувеличенные разсказы заставили меня самого заглянуть сюда и провести нѣсколько мѣсяцевъ. Долгое время я не принимался за работу, потому что все пережитое здѣсь было слишкомъ ново для меня; я не могъ разобраться въ массѣ впечатлѣній, не могъ освоиться съ ними. Да и задача сама по себѣ представляется крайне трудною. Тутъ нужны не одни схваченные на лету факты, не одни наброски наблюдательнаго туриста, но и выводы, и указанія. Если то и другое будетъ у меня не въ должной полнотѣ -- виноватъ я, а не объектъ наблюденія. Милости просимъ этнографовъ, экономистовъ и организаторовъ,-- пусть они сами на мѣстѣ провѣрятъ мои данныя и пополнятъ ихъ. Только у насъ, при нашемъ невниманіи ко всему своему, этотъ уголокъ могъ такъ долго оставаться въ полной неизвѣстности. Въ самомъ дѣлѣ, исключая нѣсколько жидкихъ газетныхъ корреспонденцій, двухъ рѣденькихъ статей въ Земледѣльческой Газетѣ, да трехъ-четырехъ казенныхъ замѣтокъ въ Губернскихъ Вѣдомостяхъ, объ этомъ краѣ ничего нигдѣ не появлялось. Во всякой иной странѣ цѣлые томы, цѣлыя изслѣдованія были бы посвящены этому краю труда и предпріимчивости. У насъ ему наскоро, точно на бѣгу, удивляются, но остановиться на немъ, всмотрѣться въ него попристальнѣе никому и въ голову не приходитъ. Пополняя этотъ пробѣлъ, я оставляю за собою только заслугу первой попытки. Моя цѣль будетъ достигнута, если эти очерки вызовутъ интересъ къ одному изъ оригинальнѣйшихъ уголковъ Россіи, если они призовутъ къ изученію его болѣе талантливыхъ и болѣе свѣдущихъ людей.
 
   Время для посѣщенія этого края я выбралъ самое тяжелое для мѣстнаго населенія. Неурожаи, истощавшіе его, довели цѣну хлѣба до 1 руб. 75 коп. за пудъ. Общій экономическій кризисъ отразился и на заводахъ: заказы прекратились, издѣлія, уже готовыя, не находили себѣ сбыта. На заводахъ лежала тяжкая обязанность или распустить рабочихъ, какъ это было сдѣлано въ другихъ мѣстахъ, и такимъ образомъ, при отсутствіи хлѣбопашества или иныхъ заработковъ, обречь ихъ на голодную смерть, или же продолжать производство безъ всякаго на него спроса. Къ этому присоединились еще и другія неблагопріятныя условія. Ввозъ иностранныхъ машинъ черезъ австро-прусскую границу и заграничнаго стекла черезъ порты Чернаго моря дѣлалъ невозможною конкурренцію съ ними. Въ общемъ положеніе дошло до того, что Подбужеская волость, Жиздринскаго уѣзда, не принадлежащая къ Мальцовскому округу, стала исключительно питаться мякиной. Другія сосѣднія волости находились не въ лучшемъ положеніи, и толпы рабочихъ являлись на заводы въ то самое время, когда и своимъ съ величайшимъ трудомъ и усиліями отыскивалась какая бы то ни была работа. Крестьянскій скотъ падалъ. Онъ объѣлъ всю солому съ крышъ, гнилье, какое оставалось съ прошлаго лѣта, но, наконецъ, не хватило и этого. Стали его выгонять въ поле, чтобъ изъ-подъ снѣга добывалъ себѣ старую, высохшую траву. Кони едва держались на ногахъ,-- о работѣ и думать нечего было. Народъ тоже "тосковалъ", по мѣстному выраженію. Въ эту-то тяжелую, трудную годину общаго бѣдствія я пріѣхалъ въ заводскій округъ, ожидая и здѣсь наткнуться на тѣ же картины безкормицы и самой безвыходной нужды.
 
   Дѣйствительность не оправдала моихъ ожиданій.
   Ни одна труба фабрики не перестала дымиться, ни одна заводская печь не погасла. Какъ изворачивались заводы, какъ они кормили и кормились -- для меня долго было загадкой. Населеніе не испытывало крайней нужды. Хлѣбъ, заготовленный по дорогой цѣнѣ, выдавался въ достаточномъ количествѣ, а между тѣмъ положеніе дѣла было критическое. Распрашивать было нечего,-- нужно было приглядываться и прислушиваться ко всему совершавшемуся кругомъ. Борьба тутъ шла на жизнь и на смерть. Оскудѣнію и нищетѣ не уступалось ни одной пяди. Выморачивалось одно производство, на смѣну тотчасъ же придумывалось другое; становился убыточнымъ какой-нибудь промыселъ,-- задумывались и выполнялись усовершенствованія, удешевлявшія его: проводились новыя желѣзныя дороги, дѣлавшія болѣе выгоднымъ транспортъ кладей; придумывались работы, которыя только могли бы дать хлѣбъ людямъ, безъ всякаго разсчета на какой-либо барышъ. Издержки сокращались до минимума.
 
   Такимъ путемъ, среди общаго голода, здѣсь населеніе не видѣло нужды; заработокъ въ данную тяжелую пору уменьшился почти незамѣтно и потомъ снова выросъ. Бѣдствіе прошло, не коснувшись крестьянства.
   Какъ это случилось, видно будетъ изъ послѣдующихъ главъ.
   Въ Орлѣ я пересѣлъ въ превосходно устроенный вагонъ Орловско-Витебской желѣзной дороги.
 
   И не знаю мѣстности болѣе бѣдной и менѣе производительной для рельсоваго пути и въ то же время я не встрѣчалъ желѣзной дороги роскошнѣе устроенной: зеркальные вагоны, съ сидѣньями крытыми узорчатымъ бархатомъ, съ потолками и дверями изъ цѣльнаго палисандра, со всевозможными удобствами, подъ-конецъ даже нѣсколько надоѣдающими. По неволѣ въ головѣ являлись такія соображенія: во сколько обошлась земству и государству эта дорога и на израсходованные-то милліоны сколько сотенъ и тысячъ верстъ можно было бы провести узкоколейныхъ путей съ маленькими пассажирскими вагончиками и прекрасными платформами для перевозки торговыхъ и фабричныхъ грузовъ! Какія бы отдаленныя захолустья подобнымъ способомъ были связаны съ главными артеріями нашей промышленности! Сколько свѣта и богатства внесли бы такія узкоколейныя дешевыя дороги въ захолустья, гдѣ нѣсколько сотъ лѣтъ въ ежовыхъ рукавицахъ нищеты и невѣжества тщетно бьется многомилліонное, но маломысленное населеніе!.. Такія дороги, какъ Орловско-Витебская, обогатили только капиталистовъ, тогда какъ тѣ, о которыхъ говорю я, спасли бы голодающихъ... Теперь, когда я пишу эти строки, сближенія такого рода выступаютъ еще опредѣленнѣе, потому что въ Жиздринскомъ, Брянскомъ и Рославльскомъ уѣздахъ я видѣлъ, что сдѣлали дешевыя дороги, эти рельсовые мужицкіе пути, которыя гораздо болѣе къ лицу нашей бѣдной странѣ, которыя намъ по карману прежде всего. Я съ моими спутниками занялъ одно изъ отдѣленій вагона, какъ вдругъ къ намъ вламывается какая-то особа -- горластая, нахальная...
 
   -- Извольте очистить это отдѣленіе!
   -- Что такое?
   -- Тутъ помѣщусь я съ дамами.
   -- Дамское отдѣленіе -- тамъ.
   -- И безъ васъ знаю... Гдѣ начальникъ станціи?.. Позвать начальника станціи!
   Является трепещущая фигура.
   -- Отчего они заняли это отдѣленіе?
   -- Они первые-съ...
   -- Какіе-то прикащики... Это чортъ знаетъ что!...
   Почему мы оказались прикащиками и почему прикащики за ту же плату не имѣютъ права садиться куда имъ угодно, я рѣшительно понять не могъ. Тѣмъ не менѣе въ теченіе десяти минутъ мы слушали львиныя рычанія, раздававшіяся то сѣмо, то овамо. Назойливый господинъ, давно усадившій дамъ, не могъ успокоиться.
 
   -- Скажите ради Бога, кто же это такое?
   -- Да свѣже-испеченный к--ій уѣздный предводитель дворянства.
   -- Чего же ему надо?
   -- Хочетъ, чтобы дамское отдѣленіе было это, чтобъ ему сѣсть сюда вмѣстѣ съ своими дамами...
   -- Забаллотируютъ они меня, ей-богу забаллотируютъ!-- прижался въ уголъ маленькій, толстенькій человѣчекъ, точно подмигивавшій намъ однимъ глазомъ. На круглой головѣ его -- обвалявшаяся шелковая фуражка, на шеѣ шарфъ, яркость цвѣтовъ котораго привела бы въ изступленіе самаго смиреннаго и захудалаго быка.
   -- Чего вы безпокоитесь, ваше превосходительство!
   -- Помилуйте, какъ же не безпокоиться... Вотъ теперь онъ освирѣпѣлъ и на меня въ числѣ другихъ,-- ну, на выборахъ и накатаетъ съ своей партіей черняковъ.
   -- Авось!...
   -- Да, вамъ легко говорить... А если меня изъ губернскаго предводителя въ уѣздные выгонятъ, такъ я и директоромъ отъ земства на желѣзной дорогѣ не буду... А оно, знаете, 5.000 р. въ годъ. Легко сказать, а ну-ка достань... Нашъ братъ-дворянинъ этакой суммы нигдѣ не подниметъ... Тяжкое время пришло-съ!...
   -- А куда вы теперь пробираетесь?
   -- Въ семейство-съ, въ Ниццу... Ну, изъ С.-Карло -- въ Монако.
   -- Зачѣмъ?
   -- Играть-съ!... Въ рулетку... У меня каждый годъ...
   -- Вона!
   -- Да-съ... Я это съ разсчетцемъ-съ...
   -- Какой же въ игрѣ разсчетъ можетъ быть?
   -- Какъ кому... Помилуйте... Вы что думаете: у меня положено проигрывать не больше трехъ тысячъ франковъ,-- я туда и денегъ съ собой больше не беру,-- ну, а выигрывать сколько придется.
   -- И, разумѣется, проигрываете?
   -- Отчего же-съ... Нѣсколько уже лѣтъ по 20, а то и по 30.000 франковъ увожу оттуда-съ... Главное-съ характеръ выдерживать... Я на 130.000 франковъ, выигранныхъ въ Ниццѣ, себѣ и виллу купилъ.
   Шелковая фуражка сползла на бекрень. Губернскій предводитель самодовольно посмотрѣлъ на меня и фыркнулъ.
   -- Это значитъ у васъ какъ правильный промыселъ?
   -- Что за правильный, помилуйте,!... По нынѣшнему дворянскому оскудѣнію лучше и промысла нѣтъ... У меня на все-съ правила. Вотъ вы, напримѣръ, на желѣзной дорогѣ ѣдите?
   -- Ѣдимъ.
   -- А у меня гигіена. Я съ воскресенья, какъ выѣхалъ, до пятницы только разъ поѣмъ и пью три раза.
    Мы рты разинули.
   -- И чудесно. Въ Динабургѣ -- бутылку сельтерской воды, въ Эйдкуненѣ содовой воды и стаканъ пива, въ Берлинѣ чего-нибудь перекушу и вплоть до Парижа такъ... А въ Парижѣ пообѣдаю... Вотъ и все-съ. А потомъ слѣдующій обѣдъ въ Ниццѣ.
 
   Человѣкъ съ правилами меня очень заинтересовалъ. Разговорился съ нимъ: оказался однимъ изъ характернѣйшихъ типовъ оскудѣлаго дворянства. Былъ военнымъ генераломъ, теперь ужь нѣсколько лѣтъ предводительствуетъ, поддерживая свое благосостояніе счастливой игрой въ рулетку. Сверхъ того по выборамъ служитъ директоромъ отъ земства на Орловско-Витебской желѣзной дорогѣ, старается со всѣми ладить и пуще всего на свѣтѣ боится черныхъ шаровъ и желѣзнодорожныхъ буфетовъ съ ихъ яствами. Другіе директора -- тоже люди оригинальные: вся ихъ дѣятельность уходитъ на окраску вагоновъ и станцій. Одна изъ нихъ меня особенно поразила. Разные цвѣта выступили на ней точно на картѣ, обозначая различныя племена, населяющія Россійскую имперію.
 
   -- Что это у васъ?
   -- А все директора... Живописью акварельной занимаются. Пріѣдетъ одинъ: "Что это, говоритъ, за гадость! Выкрасьте станцію и вагоны въ дикій цвѣтъ".-- Выкрасили. Пріѣзжаетъ другой... "Экая гадость!.. Красьте въ розовое".-- Исполнили. Является третій. Не успѣлъ взглянуть, ужь и кричитъ: "Чему вы это обрадовались? Что это за сентиментальные колера!" -- "Прикажете выкрасить?" -- "Разумѣется, сейчасъ же".-- "Въ какой же цвѣтъ?" -- "Gris-perle!" -- Ну, вотъ вамъ въ концѣ концовъ отъ дождей слиняло все, да на разное и пошло-съ! А намъ что же-съ?-- намъ все равно...
 
   Гораздо интереснѣе былъ третій классъ.
   Кажется, изъ Карачева я перебрался туда. Тамъ было набито народу и все это галдѣло, какъ Богъ на душу положитъ... Одинъ изъ пассажировъ держитъ въ рукахъ, прикрытую платкомъ, птичью клѣтку -- и весь путь на вѣсу, точно боится обезпокоить ея обитательницу.
   -- Птицу везете?-- спрашиваетъ у него сосѣдъ.
   -- Не пса, разумѣется!... Псовъ въ клѣткахъ не возятъ, тѣхъ на цѣпи,-- мгновенно обижается тотъ.
   -- Такъ... Чижа значитъ?
   -- Самъ ты чижъ!... Нашелъ птицу... Экую пѣвицу, какъ чижа, рази бы я такъ бережно?.. Эхъ, ты...
   -- Не орла же двуглаваго?
   -- Извѣстно, не орла... Кынарку!... Какая кынарка: иная кынарка и орла превзойдетъ...
   -- И хороша кынарка?
   -- Скрипка, одно слово! Умнѣй человѣка кынарка!... Какъ ей только посвисти, она ужь и разнѣжилась... Сейчасъ -- прыгъ, прыгъ и поетъ...
   -- На продажу?
   -- Да. Очень ужь деньги надобны... Ну, я ее одну и везу. Тутъ, въ Брянскѣ, есть настоящіе любители.
   -- А какая ей цѣна будетъ?
   -- Красненькая бумажка.
   -- Птица-то малая.
   -- А ты -- дуракъ большой!
   -- Чего ругаешься-то?
   -- Да какъ тебя не ругать, сволочь?... Рази птицу по росту судятъ? Ты бы ужь не любопытствовалъ... А тоже спрашиваетъ, сколько стоитъ... Рази ее на варево тебѣ?.. Малая... Дубина ты стоеросовая!
   -- А вотъ за эти за самыя слова...
   -- Ну?
   -- Отвѣтите.
   -- А ты зачѣмъ птицу мою трогаешь? Я можетъ за птицу-то больше, чѣмъ за себя... Малая... Музыканты!...
   На слѣдующей скамьѣ шла бесѣда тихая. Одинъ противъ другаго помѣщались два мастодонта: необычайно толстая бабища и не менѣе тучный купецъ. Первая смиренствовала, ожидая очевидно великихъ и богатыхъ милостей, второй благосклонно внушалъ ей, какъ сиротѣ надо жить...
   -- Ты подражай, и тебѣ хорошо будетъ.
   -- Вы ужь, Степанъ Ѳедосѣичъ, меня уважьте.
   -- Уважу... Ты -- баба тихая... Я тебя уважу...
   -- Ужь такъ, значитъ, дворикъ-то за тридцать серебра?
   -- Пущай... за благородство твое.
   -- Потому чтобы дракъ этихъ -- у меня нѣтъ... У меня дѣвицы смирныя, совсѣмъ монашки которыя.
   -- Зачѣмъ драка? Лаской нашего брата пуще ограбите. Нашего брата добрымъ-то словомъ какъ ушибить можно!... Вотъ хоть ты, такъ я тебя за тишину твою полюбилъ!...
   -- Благодаримъ покорно.
   -- Баба ты сочная, а гордости въ тебѣ нѣтъ.
   -- Ужь и самой сока эти въ тягость...
   -- Мясами одержима... А отчего?-- оттого, что ты тихая баба, ласковая... Дѣтей у тебя нѣтъ?
   -- Нѣтъ... Не далъ Господь... Ужь какъ я тоись...
   -- Будутъ... Это будь спокойна... Коли захочешь, чтобъ были, будутъ по желанію твоему.
   -- И съ дѣтьми тоже нонѣ.
   -- Безпокойно?
   -- У иныхъ прочихъ хуже этихъ... бузуковъ. Такіе ироды!
   -- Ироды?... Ироды младенцевъ больше...
   -- Вѣрно твое слово!-- вмѣшалась старуха рядомъ.-- И ироды разные, господинъ купецъ, бываютъ... Которые и младенцевъ, а которые ироды и родителевъ... Особенно промежду мужчиновъ страсть какъ пужаютъ наше дамское сословіе... У меня теперь Ивашка... это которые ахалъ-текинцы гораздо его смирнѣй. Я ужь и то ему говорю: смотри, Ивашъ, на свово Скобелева наткнешься, онъ тебя успокоитъ!..
 
   Два мужика около вели совсѣмъ дѣловой разговоръ.
   -- Ты какъ барана-то купилъ?... Смотрѣлъ?
   -- Извѣстно... Ужь я округъ-то ходилъ, ходилъ... Пять цѣлковыхъ!... Ужли же я стану такъ бизо глазу?...
   -- Ты куда яво, барана-то, щупалъ?
   -- Извѣстно... Подъ пузай.
   -- Ты его съ боковъ прошпыняй... Ежели въ ёмъ какая хворость есть, она тебѣ сейчасъ -- во... на ладони!... Право слово! Потому у насъ дьячокъ, онъ чуть что, сичасъ въ кабакъ, и сколь хошь ты ему ставь, а онъ все плачетъ, расплачетъ: "Ахъ, сколь я много, гритъ, терплю!... Сколь я терпѣлъ... Господи!... Ежели бы, гритъ, другому кому, давно бы на колокольню и -- сверзился...
   -- Да ты это о чемъ?
   -- О дьячкѣ...
   -- Чего о дьячкѣ?... Я -- о баранѣ... Говорю, подъ пузай щупалъ... Дулдышечка экая махонькая есть, но только ничаво...
   Оба нѣкоторое время смотрѣли другъ на друга въ недоумѣніи...
   -- Поди-жь ты... И съ чего теперича этотъ дьячокъ замѣшался...
   -- То-то, потому я про барана.
   -- Точно, а только этотъ дьячокъ -- горькій, такой горькій, такой горькій... Ахъ!.. Какъ выпьетъ, сичасъ водка эта у нево слезой идетъ... Много, гритъ, я грѣшенъ, Господу моему можетъ яко извергъ предстою, а только душа у меня во какъ чиста!...
   -- Мѣста ищете?-- обратился ко мнѣ неподалеку одинъ изъ крестьянъ-пассажировъ.
   -- Да, куда бы присѣсть вотъ.
   -- А здѣсь не угодно ли?... Въ какія мѣста теперя?...
   -- Да вотъ на заводы.
   -- Такъ... Которые наши крестьяне тамъ, такъ съ полгоря,-- ни съ того, ни съ сего объявилъ онъ.
   -- Это почему же?
   -- А потому. Оскудѣли мы здѣся, оченно заскудѣли... Самъ видѣлъ, какая у насъ земля неспособная... Паши ее, песокъ одинъ. Ничего не родитъ она.
   -- Видѣлъ, точно.
   -- Ну вотъ... А въ послѣдніе годы совсѣмъ немочно стало... Что ни дѣлай, помирать легша. Теперь у насъ запашка -- пять четвертей, а съ пяти-то мы сняли четыре,-- себѣ въ убытокъ. Вотъ у насъ хозяйство какое... Должонъ я подать отдать, да на земство... И семью прокормить -- мнѣ мало-мало двадцать четвертей надо, а цѣну-то нонѣ слышалъ? Рубь семьдесятъ пять пудъ... Хорошо это?... Откуда я возьму?... Вотъ я и говорю: которые мальцовскіе, тѣмъ чудесно, потому ихъ Мальцовъ кормитъ при заводѣ. Имъ что?-- они бѣды не знаютъ. Чуть недородъ, сейчасъ въ контору: "давай работу".-- "Нѣтъ работы!" -- "Намъ должна быть, потому мы мальцовскіе".-- Ну, и даютъ... И хлѣбъ даютъ, и работу даютъ, а намъ не очень-то... Тутъ у Тянилева и Губонина робили мы и деньги хорошія получали, а только неспособно... Первое -- распустили, потому у нихъ дѣла мало нонѣ, а второе -- жисть тамъ больно веселая... Кабаки эти. Что ни заробишь, все уйдетъ. Теперь мы домой, а только мекаемъ, что и дома намъ робить нечего... Совсѣмъ мы заскудѣлые!... Скотъ у насъ тоже еле на ногахъ стоитъ, отощалъ... Брюхо у него пухлое, а самъ что лѣсника гнется. Хворостъ -- и тотъ кони-то оглодали... Когда еще на нихъ работать станешь!...
 
   И вездѣ та же пѣсня: нуженъ хлѣбъ и хлѣбъ. Многаго не хотятъ, лишь бы не помереть только съ голода, а голодъ подступаетъ настоящій. Прежде къ міроѣдамъ въ кабалу шли, теперь и міроѣды не даютъ ничего,-- и безъ того крестьяне у нихъ въ неоплатныхъ долгахъ состоятъ. Теперь даже и урожай лѣтній не особенно поправитъ положеніе дѣла, потому что ничего не сдѣлано для установленія сколько-нибудь сносныхъ цѣнъ на зерно. Крестьяне даже боятся слишкомъ большаго урожая,-- тамъ, гдѣ его ждутъ,-- потому что при немъ цѣны упадутъ до минимума и весь барышъ уйдетъ въ руки жидовъ и скупщиковъ, на которыхъ сколько уже времени такимъ образомъ безъ устали работаетъ крестьянство. Колебанія цѣнъ таковы, что мужикъ и теперь потерялъ голову совсѣмъ.
 
   -- Что же это будетъ?-- сокрушался одинъ подъ Карачевомъ.-- Какъ же это?... Гдѣ же Богъ-то?
   -- А что?
   -- Да какъ же, помилуй... Лѣтось сами мы продавали хлѣбъ по 40 коп. за пудъ, а теперича приходится платить за тотъ же хлѣбъ по 1 руб. 75 коп. Какъ же это?...
   -- А зачѣмъ продавали?
   -- Какъ не продашь, коли зимой голодъ былъ, займовались,-- ну, лѣтомъ и отдавать пришлось.
 
   Были даже мѣстности, отдававшія свой хлѣбъ по 25 коп. за пудъ. Слѣдовательно зимою онѣ же за каждый пудъ хлѣба, купленный ими по 1 р. 75 коп., отдали семь пудовъ своего. Такой невозможный процентъ хоть кого сведетъ съ ума и озлобитъ. Въ будущемъ поселяне ничего хорошаго не видятъ,-- земли мало, да и та истощена до послѣдней возможности. Упрекать ихъ за это едва ли основательно. Не виноватъ безграмотный мужикъ, обезплодившій свою землю тамъ, гдѣ такъ хищнически распоряжался землей интеллигентный и богатый баринъ, имѣвшій возможность всему научиться и ничему не научившійся. Почему перваго мы дѣлаемъ отвѣтственнымъ за то, за что втораго только сожалѣемъ?... Результатомъ экономической безурядицы, въ которую поставленъ русскій мужикъ, явилась полная со стороны его неувѣренность въ своемъ положеніи; отсюда и полное нежеланіе прочно устроиться. Онъ сложилъ руки и повторяетъ одно:
   -- Какъ Богъ!... А мы ужь очень заскудѣли...
   Пожалуй, можно негодовать на отсутствіе энергіи и предприимчивости, да вѣдь не на мякинѣ же воспитаешь и то и другое. Какая тутъ изобрѣтательность явится, коли за каждый пудъ хлѣба нужно отдать по семи пудовъ, коли подати изъ тебя выбиваютъ, не зная какъ получить ихъ иначе!... А тутъ еще тѣ, которые кормились на заводахъ, тысячами возвращаются въ село, обременяя міръ. И этихъ надо прокормить, потому что и они не виноваты,-- безработица. Заводы также внѣ упрека: что же имъ дѣлать? Вѣдь, покровительствуя иностраннымъ производителямъ, мы убиваемъ своихъ. Таможенная система такова, что внутренняя промышленность не можетъ бороться съ заграничной. Заказовъ нѣтъ ни откуда, слѣдовательно -- раззореніе и роспускъ рабочихъ. Знаете ли, напримѣръ, что машину англійскаго издѣлія провезти отъ Гулля до Харькова дешевле, чѣмъ русскую туда же хотя бы изъ Орловской губерніи? Да еще первую перевезутъ безъ перегрузки, а слѣдовательно и безъ поломки, а вторую чуть не на каждыхъ ста верстахъ переволакивай, и, разумѣется, при небрежности нашей желѣзнодорожной администраціи и при невѣжествѣ ея это обходится не безъ ломки. Отсюда -- отсутствіе предпріимчивости: не для будущаго же поколѣнія работать, когда нѣтъ спроса въ живущемъ. Слѣдовательно, оборачивайтесь какъ знаете и какъ можете... А какъ можете, ясно изъ слѣдующаго разсчета. Возьмемъ среднюю семью: отецъ, мать, подростокъ-сынъ, дѣвочка еще не работающая, при нихъ бабка или дѣдъ, итого -- пять душъ. Отецъ заработываетъ въ мѣсяцъ 10 рублей, мать 4 руб. 80 к., подростокъ 3 руб., итого дохода средней семьи въ мѣсяцъ 17 р. 80 коп., или 213 рублей 60 коп. въ годъ. Податей, повинностей, земскихъ и иныхъ сборовъ они заплатятъ въ годъ около 80 руб. Считая по 3 фунта хлѣба въ день на каждаго, имъ понадобится по меньшей мѣрѣ 15 ф. въ день, или 135 пудовъ въ годъ. Въ продажѣ въ послѣднее время онъ не падаетъ ниже 1 рубля. Значитъ подати и хлѣбъ требуютъ уже 215 рублей въ годъ, т. е. болѣе заработка. А остальныя потребности?... Вѣдь нельзя же на одномъ хлѣбѣ сидѣть. Вѣдь нуженъ и овесъ для скота, и тесъ для кровли, и платье для себя. Говорятъ: пьютъ. Позвольте, да кто же не запьетъ отъ такой сладкой жизни?...
   -- У насъ такъ у кого устатошные были отъ прежняго, все проѣли. Которыя богатыя семьи были, тоже, какъ и мы, нуждаются.
 
   И всѣмъ состоятельнымъ когда-то семьямъ пришлось или перейти въ разрядъ кулаковъ и эксплуатировать ближнихъ, или же обнищать. Зачастую по деревнямъ встрѣчаешь громадныя избы въ два этажа, за то, какъ ребра палой лошади, оголившіяся бревна сиротливо торчатъ, потому что тесъ съ нихъ давно снятъ:, заборы развалились, сараи откровенно выказываютъ свою пустоту: печи сиротѣютъ, стоятъ холодныя, а если въ нихъ и варится что, такъ пустая похлебка или мучная подболтка окажется. И тутъ еще рядомъ упреки: нравственность въ народѣ упала, народъ пересталъ вѣрить... Да помилуйте, какіе же каменные хребты надобны, чтобъ остаться людьми при такихъ вовсе не человѣческихъ условіяхъ! Вѣдь нужда вотъ до чего дошла: есть села, гдѣ на десять дворовъ -- одна коровенка, да и та, какъ во снѣ фараоновомъ, худа и тоща. Вонъ деревня Хохловка: тутъ на одиннадцать дворовъ -- одинъ конь, да и того постоянно у земли отнимаютъ, потому что нужно справлять ему разныя натуральныя повинности... Куда же дѣваться народу, гдѣ ему искать спасенія? Отъ чиновниковъ ждать нечего: этимъ лишь бы во время получать жалованье, да отписаться казеннымъ способомъ; чиновникъ къ тому же народа не видитъ и не знаетъ. Въ земство у крестьянства вѣры нѣтъ, потому что хорошихъ людей мало, больше тѣ же кулаки сидятъ, основавшіе на народномъ бездольѣ свое благосостояніе. Да наконецъ если и опомнится земство, прежде всего поправить дѣло -- деньги нужны, а гдѣ онѣ? Ихъ придется взять у того же крестьянина, да вѣдь у него только и осталась что шкура, если еще ее не спустилъ становой при взысканіи податей и недоимокъ... И на это заскудѣлое населеніе налетѣли, въ несмѣтномъ количествѣ выроившіеся въ послѣдніе годы, всевозможные кузьки и жучки въ образѣ скупщиковъ, факторовъ, коммиссіонеровъ, міроѣдовъ...
 
Облѣпили они крестьянство вплотную и ѣдятъ такъ, что пожалуй скоро и имъ ѣсть нечего будетъ. Дошло до того, что, платя сегодня по 1 р. 75 коп. за пудъ хлѣба, онъ завтрашній готовъ продать на корню по 20 коп. за пудъ, потому обезумѣлъ, очумѣлъ, оголодалъ. Лишь бы не помереть къ вечеру, а тамъ будь -- что будетъ... Баба идетъ на фабрику: по гривеннику ей дай въ день, рада. Изъ школъ берутъ мальчиковъ.
   -- Зачѣмъ ты его берешь? Учится онъ отлично. Способный у тебя сынъ-то... Какъ тебѣ не жаль.
   -- Какъ не жалѣемъ?-- Жалѣемъ. А только у васъ безъ харчей. На харчи ужь очень изъянимся. Пущай же онъ по дому поглядитъ, потому мы тогда евоную сестру на фабрику.
   А "евоная" сестра на фабрикѣ заработаетъ семь-восемь копѣекъ въ день, или 40--50 коп. въ недѣлю... Луга не даютъ травъ, а почему?-- Свиньи изрыли ихъ, перепортили. Чего же не сгоните ихъ?-- Нельзя. Гдѣ же свиньямъ питаться?...
   -- Мы ими живемъ... Намъ безъ свиньи пропасть надо!-- объяснятъ вамъ.
   Скотъ доведенъ до нуля. Удобренія поэтому нѣтъ.
   -- Золу вывозите на поля!-- предлагаютъ умные люди.
   -- Чудной ты!-- смѣются крестьяне.-- Коли золу вывеземъ, чѣмъ парнямъ рубахи-то мыть баба станетъ?...
   Какъ истощенная нива становится добычей всякой мухи непотребной, всякаго жучка прожорливаго, такъ и это обѣднѣвшее населеніе стало вѣчнымъ пристанищемъ тифовъ, лихорадокъ, диссентерій, дифтеритовъ и... еще не знаю чего. Борятся съ ними медицинскими средствами, посылаютъ цѣлые отряды сестеръ милосердія, цѣлые отряды врачей -- и все ни почемъ. Оно и понятно: пока существуетъ нищета, до тѣхъ поръ и болѣзни будутъ въ немъ гнѣздиться... Лягутъ новыя сотни самоотверженныхъ сестеръ милосердія въ могилы, а все ни на волосъ не уменьшатъ народнаго бѣдствія. Гдѣ же спасеніе?...
   Ужь никакъ не въ канцеляріи, ужь никакъ не въ чиновникѣ, сооружающемъ проекты о распространеніи по всему лицу земли Русской плодородія и благополучія...
 
   Пока это плодородіе распространится,-- посмотрите, во что вырождается типъ крестьянства. Орловцы, калужане -- да вѣдь это были когда-то цвѣтъ нашего племени! Видѣли ли вы, какъ во время поздней весны, въ безкормицу, оголѣвшій, опаршивѣвшій, весь лохматый, обезсилѣвшій скотъ выгоняютъ на обнаженные черные луга и поля?... Дома и гнилой соломы не стало. Кони едва-едва ходятъ, шатаются на ослабѣвшихъ ногахъ какъ пьяные, обопрутся о заборъ, понурятся да и стоятъ такъ по цѣлымъ часамъ. Шерсть съ нихъ клочьями летитъ, по тѣлу язвы какія-то, сочится въ нихъ сукровица... Совсѣмъ валятся!... Вотъ то же самое и съ народомъ стало,-- разумѣется, не съ пригороднымъ населеніемъ, кое-какъ околачивающимся у большихъ центровъ, а въ глуши, гдѣ-нибудь въ Жиздрѣ или Рославлѣ,-- малорослые, золотушные, съ какими-то пятнами по лицу и по тѣлу, малокровные, слабые. И бабы, которыхъ еще недавно, какъ идеалы красоты, описывали наши беллетристы и поэты,-- гдѣ эта мощь славянской женщины, гдѣ эта ея сила, круглыя плечи, высокая грудь, лебединая шея, смѣлый голосъ и вольная пѣсня? Тутъ, въ средней полосѣ Россіи, баба... мякинная стала. Большое, какъ у выкормленнаго на соломѣ коня, брюхо, слабыя ноги, рябое лицо съ безжизненными глазами, чахлая грудь -- вотъ вамъ и красота!... Не вырождаемся ли мы?... Въ Москвѣ, да въ Питерѣ этого не видно,-- сюда милости просимъ: можетъ-быть и поразитъ тогда васъ убогая и сѣрая картина русской дѣйствительности... Пора проснуться, если только уже не поздно!...
   Разумѣется, у насъ при всѣхъ подобныхъ указаніяхъ есть очень удобное средство къ самоуспокоенію.
   Обыкновенно мы останавливаемся на томъ, что авторъ-де преувеличиваетъ... Помилуйте, разумѣется, не все благополучно; новый въ этомъ году урожай -- и дѣла уладятся, все придетъ къ хорошему концу и народу станетъ полегче... О, Валаамовы ослицы, еслибы вы, наконецъ, поняли, что сама дѣйствительность наша стала столь преувеличенной, что самое яркое воображеніе уже не способно положить на нее болѣе рѣзкіе контуры, болѣе черныя тѣни!... Урожай отдалилъ только на годъ, на два неизбѣжный кризисъ; онъ далъ вамъ время опомниться и взяться за дѣло, а не успокоиваться на лаврахъ, которыхъ вы вовсе не заслужили... Писатель, открывающій глаза обществу на его язвы, во всякой иной странѣ является его другомъ, у насъ -- врагомъ. Впрочемъ, это еще очень старая исторія: не обличай безумна, да не возненавидитъ тя; обличай премудра -- и возлюбитъ тя. Премудрому дашь вину -- премудрѣйшимъ будетъ...
   Мы, вообще, въ премудрости неповинны,-- напротивъ!...
   Въ жизни грустное и смѣшное какъ-то переплетаются вмѣстѣ... Не успѣлъ еще я передать тягостныя впечатлѣнія желѣзнодорожныхъ встрѣчъ съ голодающимъ крестьянствомъ, живо напомнившимъ мнѣ такое же оставленное въ только-что покинутыхъ селахъ и деревняхъ, какъ на станціи Брянской наткнулся я на сцену совсѣмъ противоположнаго свойства...
   Городской мѣщанинъ. У него въ пригоршнѣ пѣтухъ сидитъ... Мѣщанинъ его слегка поглаживаетъ. Пѣтухъ зажмурился и съ удовольствіемъ дремлетъ, дуракъ, не сознавая, что въ это самое время рѣшается его судьба.
 
   Пѣтухъ раскормленный, выхоленный, перо къ перу.
   -- Это вотъ какой пѣтухъ: запоетъ -- пѣвчихъ слушать не пойдешь!-- живописуетъ мѣщанинъ.
   -- Да мнѣ его ѣсть!-- торгуется другой.
   -- Твое дѣло -- хоть ты его вари, хоть жарь... А только первый пѣвецъ. Я его замѣсто сына держалъ -- вотъ что!
   -- Сына-то ты и продаешь?
   -- По нонѣшнему времени и сына продашь, будь спокоенъ... Отца роднаго на поводу выведешь на базаръ, только возьми...
   -- Времена -- точно!...
   -- А не ежели пѣтуха.
   -- Такъ бери полтину и чортъ съ тобой.
   -- Ты погоди. Ивана Петрова знаешь?
   -- Знаю.
   -- Хорошъ у него голосъ? Слышалъ ты его въ церкви?
   -- Ну?
   -- У мого Петьки еще лучше!
   А Петька совсѣмъ уже сладострастно зажмурился, покачиваясь на ладони.
   -- Чижолый?
   -- Руку-то оттянетъ, будь надеженъ.
   -- Поди кости больше.
   -- И кость есть. Отчего ей не быть?... Пѣтухъ исправный. На курей -- первый охотникъ...
   -- Любитъ?
   -- Во-какъ!... То-ись, такой пѣтушокъ: сичасъ увидалъ, крылья -- фррръ... парусомъ, хвостъ трубой и -- почнетъ, и почнетъ... Самый праведный пѣтушокъ. Съ нимъ, братъ, не проспишь, потому горло у ево отъ Бога!...
   -- Кабы на охотника...
   -- На охотника ему цѣны нѣтъ, потому который охотникъ -- себя продастъ за такого пѣтуха... У другаго перо сухое, жесткое перо, а у мово пѣтуха -- ты погляди -- муаръ-антикъ, атласъ, а не перо...
   -- Пѣтухъ справедливый, что говорить. Только больше полтины нельзя дать. Ты скинь.
   -- Не штаны... Скидавать нечего. Это только штаны скидаютъ-то... Ты по-божецки разсуждай. Совѣсть-то есть, не совсѣмъ обмякла-то?... Ты Бога вспомни.
   -- Я, братъ, Бога завсегды помню. Богъ завсегды при мнѣ состоитъ, въ цѣлости,-- будь спокоенъ... У кого Бога нѣтъ, а у меня его сколько хошь... Съ тобой подѣлюсь еще!... А только дорого.
   -- Да говорю я тебѣ, какой пѣтухъ!... Душа въ тебѣ есть? Можетъ у меня теперь все сердце злыя собаки на клочки рвутъ, потому я его долженъ продать. Подъ ножъ... Сколь это мнѣ сладко, ты пойми! Я его ростилъ, поилъ, кормилъ, холилъ... Въ нѣгѣ у меня пѣтухъ выросъ... И какой утѣшительный вышелъ. Ты его послушай, какъ запоетъ, сколь у ево гордости много.
   Такъ и не дослушалъ. Послышался звонокъ.
   Иду къ вагону, смотрю -- ведутъ подъ руки старуху-еврейку. Растерялась совсѣмъ, трясется... Языкъ высунула... Кругомъ евреи галдятъ.
   -- Что это такое?
   -- Спужались онѣ... Извѣстно, дамскій полъ. У нихъ замѣсто сердца овечій хвостъ,-- все трясется... И въ тихую погоду -- тоже.
   -- Чего это?
   -- А газетъ начитамшись, какъ жидовъ колошматятъ... Ну, и не въ себѣ. Ихъ теперь сродственники въ Вытепскъ отправляютъ
   Усадили старуху... Закрылась платкомъ и надъ лицомъ конецъ его опустила... А все-таки дрожитъ и бормочетъ про себя что-то совсѣмъ ужь несообразное.
 
   Чѣмъ дальше отъ Орла на западъ, тѣмъ почва становится все хуже и хуже. Еще до Карачева встрѣчается черноземъ, но дальше, къ Брянску, глина и песокъ заполоняютъ все доступное глазу. Знаменитые когда-то брянскіе лѣса вырублены сплошь и, по свидѣтельству мѣстныхъ старожиловъ, именно съ той поры, какъ топоръ пріобрѣлъ право гражданства въ дѣвственныхъ когда-то чащахъ, началось экономическое оскудѣніе края. Обмелѣли рѣки, зимы стали суровы и продолжительны, весна и осень начали приходить неровно, урожаи смѣнились почти постоянными недородами. Съ земли сняли шубу, оголили ее,-- понятно, что она вымерзла и обезплодилась. Еще нѣсколько столѣтій назадъ иностранные послы, въѣзжавшіе въ Россію черезъ эту мѣстность, называли ее яблочнымъ царствомъ. Цѣлые яблочные лѣса раскидывались здѣсь. Теперь, увы, только сосновые да еловые сохранились у Мальцева и въ казнѣ, причемъ въ послѣдней все-таки меньше. Первый ухитрился сохранить ихъ у самыхъ заводовъ, какъ это будетъ разсказано въ слѣдующихъ главахъ. За Брянскомъ поѣздъ прошелъ невдалекѣ отъ желѣзныхъ заводовъ.
 
   Тянилеева и Губонина и въ трехъ верстахъ отъ города остановился у Мальцовской платформы. Съ нами вмѣстѣ ѣхалъ одинъ изъ директоровъ здѣшняго товарищества, А. А. Вагнеръ, когда-то, во времена оны, завѣдывавшій всѣми институтами, находившимися подъ начальствомъ Принца Ольденбургскаго.
   -- Дежурка!-- крикнулъ Вагнеръ, выходя на платформу.
   -- Это еще что такое?
   -- Сейчасъ увидите...
   Съ намъ подкатилъ чрезвычайно оригинальный экипажъ, изобрѣтенный С. И. Мальцовымъ. Это родъ дышловаго тарантаса, но съ особеннымъ устройствомъ хода. Кузовъ покоится на двойныхъ дрожинахъ, помѣщенныхъ другъ надъ другомъ на разстояніи около 4 вершковъ. Продольныя дрожины соединяются нѣсколькими поперечными брусками, въ свою очередь связанными одинъ съ другимъ короткими столбиками. Подобное сочетаніе долевыхъ и поперечныхъ брусковъ образуетъ очень хорошія деревянныя рессоры, весьма прочныя и покойныя. Впослѣдствіи мы видѣли на заводахъ большіе и малые экипажи того же типа. Рессоры эти крайне дешевы,-- ихъ можетъ сдѣлать любой плотникъ,-- причемъ починка ихъ обходится въ грошъ. Спеціалистъ М. Н. Соймоновъ, испытывавшій ихъ не только на шоссе, но и на простыхъ дорогахъ, грунтовыхъ, свидѣтельствуетъ, что рессоры эти особенно хороши на дурныхъ проселочныхъ путяхъ, гдѣ обыкновенныя рессоры часто не выдерживаютъ. Описывая этотъ экипажъ, Соймоновъ между прочимъ говоритъ: "Мы сперва удивились, почему такое полезное изобрѣтеніе г. Мальцова не появлялось ни на какихъ выставкахъ и не нашло подражателей, потомъ же, увидавъ много хорошаго на здѣшнихъ заводахъ, мы были совсѣмъ изумлены, убѣдясь, что не только такія мелочи, какъ экипажи, но и самые заводы мало извѣстны въ Россіи. Причина этого -- въ необыкновенной скромности владѣльца и всѣхъ его служащихъ съ одной стороны, а съ другой -- въ еще большей невнимательности и необыкновенномъ равнодушіи нашей публики ко всему русскому".
   Мнѣ особенно пріятно привести здѣсь отзывъ спеціалиста, потому что мои послѣдующія впечатлѣнія сложились въ ту же формулу.
   Не успѣла подкатить дежурка, какъ на платформѣ разыгралась комическая сцена.
   Какой-то носильщикъ схватилъ наши вещи,-- другой его трахъ-трахъ по уху.
   -- Ты это чего езопствуешь?-- заголосилъ обиженный.
   -- Какъ ты смѣешь бить его?-- вмѣшался Вагнеръ.
   -- Господа, будьте свидѣтелями! Я ему этого не прощу...
   -- За что ты его?
   -- Не за свое хватается... Я сюда приставленъ багажъ носить, а онъ лѣзетъ.
   -- Чудакъ человѣкъ!... Отчего мнѣ не можно, коли я тоже ѣсть хочу?... Вижу -- господа сугубые, думаю -- авось гривенникъ влетитъ, а замѣсто того... Ты бей... бей по шеѣ,-- она для того и есть,-- а то въ морду!... За морду, самъ знаешь, нонѣ...
   Дежурка живо доставила насъ въ прекрасно-устроенный господскій домъ.
   Съ тѣхъ поръ, какъ туристъ высадится на Мальцовской платформѣ, ему заботиться не о чемъ. Ночлегъ, столъ -- все ему готово, потому что во всѣхъ углахъ этого края устроены господскіе дома съ помѣщеніемъ для пріѣзжающихъ и съ расторопною прислугой. Чистота этихъ домовъ доведена до педантизма; гостепріимство въ нихъ самое широкое. Не успѣли мы присѣсть къ окну, какъ черномазый, цыганскаго типа, лакей уже стоялъ передъ нами.
   -- Не угодно ли позавтракать?
   -- Нѣтъ, спасибо, дайте чаю.
   -- Онъ уже готовъ... Мы всегда къ поѣзду...
   Въ окна видны громадныя вѣковыя сосны. Весна запоздала -- снѣгъ еще лежитъ на поляхъ, хоть ужь потемнѣвшій, сдавшійся. Подъ его окрѣпшею корой бѣгутъ ручьи, мало по-малу подтачивающіе царство зимы. Сквозь голыя вѣтви сосенъ привѣтливо сіяетъ намъ безоблачное, свѣтло-голубое, небо. Рано налетѣвшіе щеглы уныло перекликаются въ чащѣ совсѣмъ темнаго шиповника...
 
   Когда мы вышли, передъ нами вдали раскинулась чудная картина.
   Ея красотѣ даже не могли повредить обнаженные сучья рощи и бѣлыя пятна снѣгу, казавшіяся подъ теплымъ сіяніемъ солнца какими-то опаловыми массами, лежавшими на темномъ бархатѣ на половину оттаявшихъ луговъ. Вдали, за садомъ, картины лѣтомъ отсюда должны быть прелестны: впереди гористый берегъ Десны съ массой скученныхъ надъ нимъ церквей, сверкающихъ подъ яркимъ блескомъ дня своими куполами, бѣлыми стѣнами, колокольнями и крестами... Городскія зданія Брянска кажутся отсюда выкованными изъ матоваго серебра. Желтыя осыпи песка, уже по крутизнамъ берега освободившіяся отъ снѣга, золотыми языками тянутся къ прочному еще ледяному насту рѣки... Подъ свѣжимъ утренникомъ тихо колышатся надъ нами красные сучья сосенъ, этихъ остальныхъ великановъ когда-то стоявшаго здѣсь могучаго, сказочнаго лѣса... Кажется, будто это не свѣжая кора, а кровь проступила извнутри на вѣтви и корявые стволы ихъ... Изъ-за нихъ мерещутся круглыя кровли Сергіево-Радицкаго завода. Вонъ надъ самою водой какая-то жалкая деревянная клѣтушка.
 
   -- Это, вы знаете, былъ домикъ, гдѣ жилъ Мальцовъ.
   -- Какимъ образомъ?
   -- Когда строилъ заводъ, онъ срубилъ здѣсь себѣ эту избенку и не выѣзжалъ изъ нея, пока Сергіево-Радица не была готова... Внизу шумѣла вода, съ маленькой галлереи открывался чудный видъ за Болву и за Десну... А къ суровой обстановкѣ ему не привыкать. Случалось, по годамъ живалъ съ рабочими и кормился изъ одного котла съ ними...
   Пахнетъ смолистымъ здоровымъ воздухомъ, точно весь этотъ лѣсъ на встрѣчу вамъ дышетъ во всѣ свои безчисленныя поры... Съ юга уже вѣетъ весною,-- тою мягкою, нѣжною, какъ прикосновеніе цвѣточныхъ лепестковъ къ лицу, тою живительною, какую только и ощущаешь здѣсь, въ этомъ предверіи поэтической Малороссіи... Послѣ Петербурга, еще мучившагося родовыми болями сѣверной весны, здѣсь и глаза, и грудь отдыхали среди простора, полнаго біеніемъ безчисленныхъ пульсовъ оживающей природы... Пульсы эти чудились во всемъ: и въ красноватыхъ вѣтвяхъ березъ, трепетавшихъ отъ перваго пробужденія жизни, какъ вздрагиваютъ тонкіе пальцы женщины, возвращающейся къ сознанію послѣ долгаго обморока,-- и подъ снѣговыми глыбами, гдѣ глухо журчала вода, пронизывая себѣ тонкія жилы,-- и въ первыхъ робкихъ росткахъ травы, чуть-чуть показавшихся на солнопекѣ,-- и въ тихомъ дыханіи вѣтра, давно потерявшаго свою порывистость и грозную силу, -- и, главное, въ этомъ голубомъ, безоблачномъ небѣ, впервые улыбавшемся медленно открывающей свои очи землѣ...
 
   Противно даже думать о недавно еще оставленномъ городѣ съ грязными улицами, съ точно плачущими окнами насквозь промокшихъ отъ сырости домовъ, съ душными клѣтками, гдѣ на непосильномъ трудѣ съ утра до ночи бьются тысячи и сотни тысячъ людей, давно и думать позабывшихъ о безпредѣльномъ горизонтѣ полей, о голубой недосягаемой высотѣ неба, о чащѣ свѣжаго лѣса и рѣкахъ, что вольно струятся, среди зеленыхъ береговъ, не скованныхъ гранитомъ, прозрачныя и чистыя...
   Точно изъ тюрьмы выпущенъ на волю!...
   -- Это что у васъ?
   -- Наша желѣзная дорога...
   -- Первый разъ вижу!...
   И дѣйствительно, послѣ роскошныхъ вагоновъ, широкихъ колей и громадныхъ сооруженій -- передо мной семь небольшихъ вагончиковъ, каждый человѣкъ на двадцать пассажировъ, маленькій паровозъ, бойко попыхивающій дымомъ, узенькая колея микроскопическихъ рельсовъ...
   -- Какъ разъ для нашего мужицкаго царства!... По мѣстнымъ потребностямъ больше намъ и не надо.
   -- Есть по ней пассажирское движеніе?
   -- Еще какое!... Изъ села въ село, изъ завода въ заводъ. Сколько грузовъ перевозится однихъ!
   -- Наша дорога дешевая,-- иное шоссе дороже. Большой бы намъ ни въ жисть не провести, а эта служитъ вѣрой и правдой, по 12 верстъ въ часъ -- пыхтитъ себѣ да бѣгаетъ... И, главное, со дня основанія, въ 1877 году, и до сихъ поръ -- никакихъ неучастій. Въ другихъ мѣстахъ говорятъ: заложи карету, а тутъ -- разводи пары!
   -- Вы сочтите, еслибы, вмѣсто всякихъ другихъ, въ самыхъ отдаленныхъ мѣстахъ Россіи понастроили побольше такихъ путей, что бы было теперь?-- Захолустій бы не существовало, да и иностранцамъ не пришлось бы милліарды должать. Вотъ сейчасъ увидите, какъ побѣжитъ наша чугунка...
   -- Мы какъ баре,-- вмѣшался рабочій около:-- по простымъ дорогамъ и ѣздить не желаемъ, а все по этой.
   -- И чудесно. Сѣлъ, заснулъ, а проснулся, глядишь -- въ Дядьковѣ, либо въ Людиновѣ.
   Первое время народъ противъ чугунки былъ, потомъ сообразилъ выгоду отъ дешовой дороги.
   -- Безъ нея примереть бы намъ, а теперь дышемъ.
   -- Куды бѣдняе тѣ, которые подальше отъ дороги жувутъ...
   Рядомъ съ дорогой тянется старое, теперь заброшенное, шоссе.
   Когда-то и оно здѣсь сослужило свою службу.
   -- На моей памяти сначала у насъ были здѣсь грунтовыя дороги, потомъ шоссе, потомъ пароходъ, а ужь теперь и по чугункѣ стали ѣздить...
 
Категория: История с 1790 по 1917 год. История Мальцевского промышленного района | Добавил: любослав (18.03.2017)
Просмотров: 570 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]