Сайт истории г. Дятьково
и Дятьковского района

Дятьково.

Вторая половина сороковых.

Рассказывая о нашем житье в Красном Роге, я упоминал, что многие тамошние мальчишки ходили в немецкой солдатской форме, оставшейся после оккупации села немцами. В Дятьково я немецкой формы не видел ни на ком, хотя и Дятьково, после 144 дней советской власти в немецком окружении и жесткого подавления этой свободы гитлеровцами, было одно время оккупировано врагом. Видимо, жил ещё в дятьковчанах  партизанский дух, дух ненависти к вражеской форме. Но если в Красном Рогу живого немца увидеть было невозможно, то в Дятьково это можно было сделать запросто. Дело в том, что в Дятьково сразу после войны был небольшой лагерь для немецких военнопленных, человек на 300, расположенный в конце центральной улицы города со стороны Людиново. Труд пленных использовался при восстановлении хрустального завода, других городских предприятий. Лагерь для пленных, насколько мне помнится, представлял собой два двухэтажных барака и несколько хозяйственных и служебных построек, огороженных высоким забором. Утром и после обеда немцы колонной шли на завод, а на обед и после работы колонна двигалась в обратную сторону – к лагерю. Маршрут немецкой колонны проходил по центральной улице, проходимое колонной расстояние было не менее полутора километров, так что посмотреть на бывших военных противников можно было без всяких сложностей. Колонну сопровождали несколько наших солдат-автоматчиков. Нередко пленные шли под какую-нибудь немецкую песню, тогда их шаг был четким  и твёрдым, как и положено в строю. Пели они очень хорошо, даже, похоже, не без удовольствия, чем, естественно, привлекали к себе всеобщее внимание. Поэтому нередко немецкую колонну сопровождали ватаги мальчишек.

Работали немцы, как рассказывали взрослые, зачастую бок о бок с нашими рабочими, работали старательно, так что через год-полтора, отношение к пленным немцам стало если не дружественным, то вполне сочувственным. Некоторые горожане из жалости даже старались порой подкармливать их овощами с собственных огородов. Делать это в открытую многие стеснялись, и поручали совершать доброе дело нам, мальчишкам.

Видимо, и советские власти относились к военнопленным не так уж плохо, о чем говорит хотя бы такой факт, что проводилось даже что-то наподобие чемпионата Брянской области по футболу среди команд из лагерей для немецких военнопленных, и мы, ребята, бегали на стадион болеть за "наших". Во время этих матчей на стадионе всегда играл небольшой оркестрик, из пяти-шести музыкантов, что для нас было очень непривычно и создавало праздничное настроение. Лишь одно вызывало некоторое неудобство, обусловленное, видимо, послевоенной бедностью нашей: все команды  военнопленных были одеты в абсолютно одинаковую форму, и чтобы хоть как-то отличаться друг от друга, одна из участвующих в матче команд повязывала на руки цветные повязки. Помню, как возмутились мы все, как орали и свистели, когда на одной из игр заметили, что футболист из "не нашей" команды попытался украдкой отличительную повязку снять, чтобы обманом заполучить пас.

 Позднее, когда лагеря для военнопленных были закрыты, а сами пленные отпущены домой, в Германию, на месте дятьковского лагеря для пленных вырос целый комплекс деревообрабатывающих предприятий. В их числе – мебельный комбинат, фирменные магазины которого – "Дятьково" – можно сегодня встретить во многих городах России, в том числе в Москве, Нижнем Новгороде, Калуге и других.

Сорок седьмой год запомнился многим людям тем, что в СССР были отменены продовольственные карточки, в первую очередь на хлеб. Не знаю, как в других городах, а в нашей разорённой войной провинции это оказало определенное влияние на семейный распорядок дня. Раньше, при карточках, мог я быть послан в магазин за хлебом практически в течение всего дня, чтобы выкупить причитающееся нашей семье обязательную дневную пайку хлеба. После отмены карточек пришлось бегать к хлебному магазину рано утром, чтобы занять очередь, а затем дожидаться привоза хлеба. Да ещё при этом переживать, а хватит ли привезённого хлеба на нашу долю…. Правда, в течение примерно полугода положение с хлебом постепенно нормализовалось, хлеба стали выпекать и привозить в магазины больше, и надобность в сверхраннем занятии очереди постепенно отпала.

Но это было потом, а поначалу нас выручало то, что в сорок седьмом году завели мы коз. Одна коза была подшефной тёти Паны и Вали, вторая – наша с мамой. Тётина Панина козочка была почти черной, и звали её Галкой. Наша с мамой коза была белой, с огромными рогами, с черной полосой вдоль хребта и звали её Мартой. Так вот, отгонять коз в стадо рано утром и забирать их домой вечером было поручено мне. Чтобы отогнать коз утром, мне нужно было идти мимо хлебного магазина, и, пользуясь этим, я всегда вовремя занимал очередь за хлебом. Пасли наших коз в лесу за железной дорогой, по утрам стадо собиралось практически на центральной улице, не более полукилометра от нашей калитки, и отгонялось затем к местам пастьбы, в лес, за Чернятинский переезд железной дороги,  женщинами-пастушками. По пути к стаду примыкало ещё с десяток коз. Козы знали, что гонят их на пастбище, и бежали дружно, никуда не сворачивая. А вот встречать стадо часов в семь вечера приходилось на самой окраине, потому что эти хитрые бестии никакой дисциплины уже не соблюдали и постоянно норовили свернуть в какой-нибудь переулок или забраться в чей-то огород. Вот мне и другим ребятам и приходилось по утрам наших коз отгонять к месту сбора на центральной улице (там, где сейчас ДК Хрустального завода), а вечером встречать аж на окраине города на железнодорожном переезде, километрах в двух от дома. Но дело, как говорят, стоило свеч, ибо от каждой из коз получали мы ежедневно по полтора – два (а то и больше) литра молока, которого нам вполне хватало.

Интересно то, что с козой Мартой сложились у меня несколько необычные отношения, что-то вроде дружбы с элементами игры. Когда стадо выгоняли вечером из леса, и нужно было наших коз встречать, Марта, а за ней и Галка опрометью неслись ко мне навстречу. Ну, это ещё можно было как-то объяснить: я всегда припасал для них что-нибудь вкусненькое вроде морковки. Затем, пока мы двигались по улицам к нашему дому, Марта нас с Галкой охраняла. Однажды, например, выскочила из-под ворот и набросилась на нас с громким лаем большая лохматая собака. Марта тут же сделала рога "на изготовку" и, не раздумывая ни секунды, пошла на собаку в атаку. Пёс, не ожидая такого необычного отпора, поспешил ретироваться. И так было, кстати, и не раз, и не два. А если вдруг козы пытались свернуть куда-нибудь, я давал Марте команду бежать прямо, и она не только сама эту команду выполняла, но и подталкивала в нужную сторону Галку. А вот когда  мы приходили к нашему дому, Марта обязательно выставляла вперёд свои большущие рога и норовила поддать меня пониже спины. Поэтому я старался побыстрее открыть калитку и прошмыгнуть на крыльцо. Минут через пять воинственный Мартин пыл угасал, и мы вновь начинали контактировать с ней самым дружеским образом. Если же мне не удавался этот манёвр, начинались гонки по кругу: Марта гналась за мной, пока не достигала своей цели. После этого сразу успокаивалась, выжидала минуты три и шла ко мне, чтобы я немного её приласкал.

А ещё я хочу вернуться к рассказу о городском дятьковском кинотеатре и его роли в нашей жизни. Выше я уже вспоминал, что было это в середине сороковых годов единственное в городе место культурного отдыха населения. И поэтому пользовалось кино в Дятьково в те годы сверхогромной популярностью, особенно у ребятни и молодёжи. Зрительный зал кинотеатра представлял собой помещение, в середине которого стояли ряды кресел, всего мест на 250 - 300, а по всей длине зала, с обеих боков, вдоль стен, были галёрки со стоячими местами, ещё человек на 100, если заполнить их полностью. На галёрки продавали просто входные билеты, стоившие чуть ли не вдвое дешевле билетов на места сидячие. Посему у детворы пользовались эти билеты огромным спросом. Касса была расположена в торцевой части здания кинотеатра и представляла собой квадратное отверстие в голой стене, размером примерно 40 на 40 сантиметров, находящееся на высоте чуть ниже полутора метров над землёй. Ни стен, хотя бы простых дощатых, ни даже крыши-навеса над окошком кассы не было. Билеты начинали продавать примерно за час до начала первого сеанса и к этому времени в дни демонстрации популярных фильмов на площадке перед кассой собирались буквально толпы народу. Учитывая, что основную массу жаждущих посмотреть кино чаще всего составляли группы подростков, никакой упорядоченной очереди, как правило, не было, все старались побыстрее пробиться к кассе и купить входные билеты для всей своей компании. Особенно страшно было смотреть на это зрелище в дни демонстрации особо популярных фильмов, таких как "Тарзан", "Мост Ватерлоо" или советских новинок вроде "Сказания о земле сибирской". Даже тот факт, что шли такие фильмы в Дятьково дня по три, четыре и даже более, положения не спасал, ибо наша подростковая публика готова была ходить на эти фильмы повторно хоть каждый день и количество желающих купить билеты в кино не убывало. О, на какие только ухищрения шел народ, чтобы побыстрее купить заветные билетики! Одно время практиковался даже такой приём: группа ребят, что повзрослее, посильнее, отдавала деньги пацану, что полегче, поднимала его на руках над головами и в горизонтальном положении, над всей орущей и шумящей толпой проталкивала того вплотную к окошку кассы. Да так, чтобы мог он просунуть свою руку в кассовое окошко полностью, по самое плечо.  

Конечно, труднее всего было попасть в кино девчонкам и мелкому народцу, не способному на подобные "подвиги". Меня порой выручало то, что билетёром в кинотеатре вечерами работала Вера Васильевна Лодкина – мама моих друзей-соседей по дому на улице Садовой, Юры и Серёжи. Нет-нет, да и пропустит на галёрку, если стоит на входе без напарницы. А одно лето, когда как раз шёл у нас "Тарзан", она обеспечила мне право на вход в зрительный зал следующим образом. Поручилась она перед дирекцией кинотеатра за мою порядочность, и доверено было мне и ещё нескольким ребятам в дни привоза нового фильма ходить на железнодорожную станцию за прибывшими коробками с кинолентой. Приносили мы эти заветные коробки и получали право идти смотреть фильм на любой сеанс. И нам хорошо, и кинотеатру выгодно.

Конечно, думается мне, такой спрос на кино был обеспечен отсутствием в ту пору телевидения. Через десяток лет, когда учился я уже в институте, построили в Дятьково в центре города новый современный кинотеатр, который во многом решил проблемы дятьковчан с просмотром фильмов. А еще через какое-то время, приехав в Дятьково, обнаружил я, что здание нового кинотеатра переоборудовали под ресторан. Вытеснило телевидение киносеансы из жизни горожан. А жаль….

А ещё припоминаются мне такие общественные мероприятия, проводимые в Дятьково, как демонстрации и митинги в дни Первомая и Годовщин Великой Октябрьской Социалистической Революции. Припоминаются, видимо потому, что с первого же года проживания в Дятьково стали они для всех нас обязательными мероприятиями, не участвовать в которых можно было только по очень серьёзной причине, вроде болезни. В этих демонстрациях участвовал я с четвёртого по десятый класс включительно.

До мая 1953 года городские митинги по случаю советских праздников проводились на довольно обширном огороженном поле, расположенном рядом с техникумом на Брянской улице. (Сейчас это пространство занято ДК ДХЗ и новым сквером, где установлен памятник Партизанской Славы).  Видимо, сразу после войны посреди этого поля возведён был довольно большой памятник Сталину, оборудованный трибуной для руководителей района и города. К назначенному часу на эту площадь прибывали колонны демонстрантов от всех предприятий и учреждений Дятьково, украшенные знамёнами, лозунгами и многочисленными портретами Сталина и членов ЦК партии. Наша первая средняя школа была совсем рядом с местом проведения митингов и посему путь школьной колонны был весьма коротким.  А вот после смерти Сталина какое-то время городские митинги стали проводиться на городском стадионе и путь нашей школьной колонны значительно удлинился.

Всё, что написано в этой главе выше, можно смело отнести ко времени  моей учебы и в пятом, и в шестом, и в седьмом классах, когда во внеучебное время многое повторялось. И футбол, и козы, и другое такое, о чем и писать-то неохота: ежедневная пилка-колка дров для печки, доставка нужного количества воды с колонки, работы на огороде. Были, конечно, и выходы в лес за грибами и ягодами, и попытки половить рыбу на удочку в дятьковских озёрах, долгое время неудачные, и попытки что-то мастерить, вроде лежака на чердаке нашего сарайчика.

А однажды мне было поручено заготовить дрова на зиму. Нет-нет, я не должен был ехать в лес, валить деревья, распиливать и грузить их на машину. Всё было проще, хотя и не совсем обычно. Дело в том, что проезжая часть нашей Садовой улицы была вымощена обрезками сосновых брёвен. Это немцы, пока город был оккупирован, привели улицу в проезжее состояние, заставив поработать население, а, возможно, и наших военнопленных. Зачем-то эта улица была им нужна в таком мощеном виде. Делалось всё просто: нарезались сосновые чурбачки длиной примерно 30 сантиметров, и устанавливались на дороге на песчаную подушку торцами вверх. Естественно, верхние торцы выравнивались по высоте, промежутки между бревнышками засыпались песком, и в результате получалась вполне приемлемая проезжая дорога. Такие дороги, оставшиеся после немецкой оккупации, позднее встречал я и в других местах, например, под Калугой. Вот только, судя по всему, чтобы такая дорога прослужила подольше, за ней нужен довольно тщательный ежегодный уход, в том числе и пропитка бревнышек каким-то антисептиком, а у нас, после изгнания оккупантов, ухода за этой торцовой дорогой не было вообще. Брёвнышки подгнивали и уже к 1948 году езда по этой дороге стала занятием не из приятных.

И решила тогда дятьковская администрация это немецкое наследие разобрать и дорогу привести в надлежащее состояние более привычными для нас способами. А посему населению было объявлено, что оно может деревянную мостовую разбирать и использовать для своих целей. Чем многие, в том числе и я, и воспользовались. Была у нас к тому времени вполне подходящая одноколесная тачка, новенькая, весьма удобная. Вот на ней я чуть ли не целый месяц и возил чурбаки с дороги в сарай. Натаскал столько, что вполне хватило их, чтобы топить нашу печку в течение всей зимы. А что касается самой дороги, то здесь власти продолжили дело самым простейшим путём – дорогу укатали катком, засыпали угольным шлаком и оставили в таком виде на несколько лет, пыльную в летний зной и пачкающую всех и вся в дождливую пору.

Естественно, не только работы по дому и огороду занимали моё время. Я всё время пытался что-то придумывать, мастерить. С удовольствием работал с деревом. Видя это, моя мама старалась сделать так, чтобы был у меня надлежащий инструмент, давала мне деньги на молоток, пилу, топорик, рубанок, всякую мелочь типа плоскогубцев, долота, бурава. Возясь со своими поделками, приобрёл я неплохие навыки столярной и плотницкой работы, что, кстати, порою выручает меня и до сих пор. Многие работы по дому делаю я сам, и считаю, что любого мальчика нужно с детства приучать к подобному рукоделию, к мужским делам.

Пытался я что-то изобретать. Например, после того, как соорудил я себе  на сеновале нашего сарайчика  спальное место, решил оборудовать его "средствами связи", в чем немало помогали мне мои соседи Юра и Серёжа Лодкины. Придумал я такое устройство: узкий пенал, по которому легко перемещается рейка с нанесенными на её наружной стороне буквами. А на наружной стороне самого пенала крепится рамочка, через которую видна только одна буква. Таких пеналов необходимо иметь два, и нужно закрепить их примерно на одинаковой высоте на местах, между которыми необходимо иметь связь (в данном случае – между чердаком сарайчика и крыльцом дома около нашей входной двери). Торцы пеналов соединяются туго натянутой бечевкой таким образом, чтобы в рамочках обоих пеналов была видна одна и та же буква, а чтобы бечевка была всё время натянута, на противоположных торцах обеих реек были подвешены грузики. При перемещении реек, изменяются и показываемые через рамочки буквы, причем так, чтобы и на той, и на другой рейке была показана одна и та же буква. Так что при определенных навыках можно было передать какоё-либо нехитрый текст.

Смастерили мы это устройство связи, испытали, остались довольны. Всё получилось. На другое утро, пока возился я на чердаке, Юра попытался мне передать какое-то сообщение, но ничего из этого не вышло, не работала система, и всё тут! Вначале не могли мы понять, в чем дело, потом обнаружили, что на линию связи, т.е. на нашу бечевку, повесила тётя Пана бельишко, которое успела выстирать с утра, чем полностью сделала нашу систему неработоспособной. Это и привело к тому, что плюнули мы на нашу "связь" и решили поработать над чем-нибудь другим, вроде летающих змеев.

В школе, дела шли у меня вполне нормально. Хотя по-прежнему относился я к типу "ОСТРО – ОСТРО" (см. выше), но моя непоседливость на успеваемости пока не отражалась. И с уроков меня не выпроваживали. Просто классная руководительница поговорила с моей мамой, та – со мной, я дал слово вести себя прилично, чтобы не подводить её, и слово своё старался держать. Так что претензий ко мне практически не было и большинство моих отметок составляли "пятёрки". Входил я в число лучших учеников класса, хотя, как и раньше, был в классе самым младшим.  Несмотря на это, принимал я участие практически во всех мероприятиях, проводимых в классе и школе.

Я уже писал, что одной из форм работы с учащимися было разучивание и постановка на школьной сцене силами учеников старших и средних классов различных пьесок. Это стало замечательной школьной традицией, дающей очень много доброго и хорошего ученикам всех возрастов. В качестве актёров для таких постановок старались привлечь как можно большее число учащихся из класса-постановщика.

То ли в четвёртом, то ли в пятом классе довелось и мне принимать участие в таком традиционном мероприятии. Выбрали мы для постановки сказку "Морозко", распределили роли. Мне, как самому младшему, играть какую-нибудь заметную роль не решились доверить, но принимать участие в представлении мне всё же довелось. Поручено мне было изображать собаку, точнее, воспроизводить по ходу пьесы собачий лай. За сценой. Этот лай по ходу действия сопровождал приезд и отъезд гостей возле дома главных героев пьесы. С порученной "ролью", по оценке одноклассников и зрителей, я справился блестяще. Лаял выразительно.

Позже, где-то классе в седьмом-восьмом, поручили мне играть главную роль, роль негритянского мальчика, в популярной в те времена пьесе "Снежок". С ней я справился весьма успешно, о чем иногда с удовольствием вспоминаю. Помню, как гримировали меня под негритёнка две пришедшие откуда-то тёти, как потом целый вечер не могли мы с мамой отмыть краску. Помню, что постановка была признана всеми очень удачной и нас даже попросили сыграть этот спектакль в детском доме, который в ту пору открылся в Дятьково.

Кроме традиций проведения различных школьных мероприятий, организуемых так сказать на "официальном" уровне, были в нашей школе и традиции, порождённые самим школьным "народцем". Мне, например, запомнилась наша традиция особым образом "оформлять" начало экзаменов в школе. Стоит напомнить, что в ту пору весенние экзамены устраивались для учеников всех классов, начиная с пятого, первый экзамен проводился 20 мая, в пору цветения черемухи и прихода на Брянщину настоящего тепла. И сложились у нас  такие традиции: во-первых, приносить в класс в этот день огромные букеты цветущей черёмухи, а во-вторых, после экзамена все мальчишки класса отправлялись на Парковское озеро открывать купальный сезон. Что касается черёмухи, то молодые учителя обычно воспринимали наши букеты с явной радостью, а вот пожилые учителя, познавшие, как во время экзамена дурманит голову сильный запах черёмухи, нас благодарили, но букеты велели непременно из класса вынести. А на счет первого купания 20 мая можно сказать только то, что совершалось оно даже в тех случаях, когда традиционного тепла ещё не было. Но, как ни странно, не помню я, чтобы во время такого традиционного купания кто-нибудь из мальчишек простудился и приболел.

За три года, которые прошли после нашего приезда в Дятьково, город многое сделал для нормализации труда и жизни своего населения. Заметно увеличилась мощность хрустального завода, вернулись на завод многие хрустальных дел мастера. Вырос спрос на продукцию завода. Как пишут в справочниках, одно время Дятьковский хрустальный завод выпускал не менее 80% всей хрустальной посуды страны, причем очень высокого качества. Среди его заказчиков в те времена назывались правительство СССР, посольства, возрождающиеся столичные рестораны, гостиницы и многие другие потребители.

Но сам город восстанавливался очень медленно, хотя и набирал постепенно силу основной застройщик того времени – Дятьковский комбинат стандартного домостроения (ДСК). В частности, наш дом был одним из первых в городе, построенным по проекту и из деталей, выпускаемых домостроителями. Хуже было со строительством объектов культуры. Не были за эти три года построены ни дом культуры, ни детская музыкальная, ни детская художественная школы, так что по-прежнему основным и единственным заведением по работе с детьми оставалась школа.

И, как и раньше, проводились в школе всевозможные конкурсы, работали разные кружки, устраивались для нас беседы на самые разные темы.  Побольше, пожалуй, стало спортивных мероприятий, ибо обеспечение школ спортивным инвентарём постепенно налаживалось. Появились в школе новые преподаватели, в частности, преподаватель физкультуры, или, как мы его чаще называли – физрук, человек очень внимательный и добрый. Помню, на уроке физкультуры показал он нам упражнение на турнике, где нужно было подтянуться, вися на руках вниз головой, закинуть ноги на другую сторону перекладины, повернуться и зафиксироваться уже стоя на руках головой вверх. Если не ошибаюсь, называли это упражнение "подъём загибом". Большинство ребят с этим упражнением справилось, а вот я не смог подтянуться даже до половины.  Расстроился ужасно, поскольку, похоже, оказался самым хилым в классе. После урока физрук отошел со мной в сторонку, успокоил и посоветовал, как нужно тренироваться, чтобы выйти на нужный уровень. И в этот же день я принялся за тренировки. Первым делом отыскал подходящее место. Нашлось оно на чердаке нашего дома. Никто не мешает, лестница всегда стоит, внутри чердака нашлась рейка нужных размеров и на нужной высоте. Вот и стал я регулярно туда забираться и пытаться выполнить этот самый подъём…. День, два, три, четыре…. Всё никак не получается. И вдруг, о чудо!!! Где-то день на десятый вдруг взялось и получилось! Я даже сам не поверил этому. Назавтра опять получилось, уже уверенней. И снова, и снова! Почувствовал я себя уверенно и даже захотел, чтобы была мне предоставлена возможность показать это всем моим одноклассникам. Так оно и получилось.

Через пару недель наш класс вновь занимался в спортзале, и вновь мальчикам было велено выполнить это самое упражнение. Когда очередь дошла до меня, физрук сказал: "Володя, ты, как самый младший, замени это упражнение простым подтягиванием". Но я молча подошел к перекладине и уверенно выполнил тот самый "подъём загибом".  Каким же счастливым я себя чувствовал в эту минуту! Я добился нужного результата, да за такое короткое время!!!  Показал всем, что я не слабак!!! До сих пор уважаю себя за проявленные тогда упорство и настырность.

С того времени и взял я за правило: приступая к какому-то делу, любым возможным способом добиваться нужного умения, знания, опыта. И стало это, можно сказать, моей жизненной привычкой, пусть, каюсь, доводилось это не всегда до конца. Но нередко мог я всё же добиваться того, на что еще недавно был просто не способен. Например, уже в пожилом возрасте (за 60) сумел, накупив соответствующих книжек, постичь работу на компьютере, причем всё чаще и чаще использовал компьютер на работе не хуже своих молодых коллег, специально этому обучавшихся. Смог, например, даже создать программу обработки довольно сложных ядерных измерений, с успехом применяемую впоследствии для нужд нашей лаборатории и которую не раз просили скопировать сотрудники других ядерных предприятий.

Когда зимние холода и метели миновали, стали мы на уроках физкультуры заниматься на улице. Начали с того, что участвовали в сооружении беговых дорожек, ям для прыжков, волейбольной и баскетбольной площадок. А когда начались спортивные занятия на созданных нами же сооружениях, оказалось, что в классе я быстрее всех пробегаю спринтерские дистанции и лучше всех прыгаю в длину. Вот где помогло мне моё "ОСТРО – ОСТРО"! Посему стали меня иногда включать в сборную команду школы по лёгкой атлетике, в составе которой не раз участвовал я в соревнованиях городского, районного и даже областного масштаба. Нередко входила в сборную школы и сестра моя двоюродная Валя, её коронным видом спорта был бег с барьерами. Так же, как и я, ходила она на волейбольные игры, и в лапту играла вместе со мной, но отношения между нами постепенно стали несколько иными, чем были несколько лет назад. Она ведь была на три года старше меня, о чем я раньше, по-моему, не упоминал, стала незаметно совсем взрослой девушкой. Училась на два класса старше. Когда я учился в восьмом классе, она была уже десятиклассницей, выпускницей. В отличие от меня, не получала она двоек за поведение на уроках, посему за четверти были у неё всегда почти одни пятёрки. И школу она закончила с серебряной медалью. Она, кстати, позже помогла мне определиться с институтом. Сама поступила в Ленинградский Политехнический институт на электротехнический факультет, и меня потом "подтолкнула" поступать в тот же ВУЗ. Вот только факультет я выбрал другой – радиофизический.

И еще одно увлечение появилось у меня, начиная со второго полугодия пятого класса. Стал я регулярно писать стихи. Сначала простенькие, коротенькие. Про всё. Про птичек, про уроки, про погоду, про друзей…. Поначалу, естественно, давалось мне это дело не очень здорово, не хватало порой слов, не знал, как это делают настоящие поэты. Но я стал много читать, постепенно пополняя свой словарный запас, много читал стихов, постепенно ощутил прелесть поэзии, усвоил какие-то общие приёмы стихосложения. Помогало и то, что в то время частенько читались стихи по радио, самых разных поэтов, от классиков до современных советских поэтов. Из классиков особо нравились мне М.Ю.Лермонтов и В.В.Маяковский, а из современников – Михалков Сергей Владимирович. Особенно приводили меня в восторг его басни в исполнении замечательного чтеца Игоря Ильинского. Басня Михалкова "Заяц во хмелю" вообще многими людьми воспринималась как некий шедевр, и по стихосложению, и по социальной остроте. Мне она тоже очень нравилась, поэтому вполне естественно, что у меня появилось несколько стихов-басен явно подражательного характера. Самому мне понравилась моя басня про зайца, в которой объяснялось, почему заяц стал косым. А окосел он, по моей версии, потому, что, будучи школьником, привык подглядывать в соседские тетради. Жаль, что не могу я воспроизвести эту басню и остальные свои стихи того времени: и из памяти постарался я их стереть, и в написанном на бумаге виде я их сам уничтожил. Чуть ниже объясню, почему.

Спасибо Лодкину Юрию Евгеньевичу, Юре – бывшему моему соседу и товарищу по детским играм, бывшему губернатору Брянской области. Запомнил он одно из моих стихотворений, нам с ним посвященное, поскольку именно с ним любили мы вечерами поваляться на крыше сарайчика, полюбоваться звёздным небом, помечтать.

Вот это стихотворение, написанное примерно в 1948 году:

Мечты мальчишек сбудутся…

Под звёздным небом дремлет городишко,

Закрыла дымка дали до рассвета,

Лежат и смотрят на небо мальчишки

На крыше, за день солнышком нагретой.

Мальчишки в астрономию играют,

Свои названья звёздочкам дают,

Они ещё совсем не представляют,

Какие их дороги в жизни ждут.

Зовёт их звёздный свет туда,

Где с шумом плещется вода,

Где пальмы обезьянами увешаны,

Где по утрам трубят слоны,

Где звуки странные слышны,

Где языки и диалекты смешаны.

Но если вдруг мечты мальчишек сбудутся,

Под Южный Крест пролягут их пути,

Родных берёз зелененькие кружевца

Заставят их под пальмами грустить.

И станет звать их звёздный свет,

Сюда, где пальм и рифов нет,

Где небо от мороза темно-синее,

Где в цвете яблоневом май,

Сюда, в волшебный этот край,

Который называется Россиею.

Прочитал я эти свои стихи сейчас, когда пишутся данные воспоминания, т.е. через 60 с лишним лет после их создания, и удивился тому, что немало в нём, в стихотворении двенадцатилетнего мальчишки, хорошего и по мыслям, и по технике стихосложения. И подумалось мне, что, возможно, правы были наши с мамой знакомые, которые как раз в ту пору  говорили маме: "А у Вовки явный поэтический талант, и, пожалуй, нужно настраиваться на его поступление после школы в литературный институт". Только вот не суждено этому было сбыться….  А получилось так.

Когда учился я уже в шестом классе, в школе был объявлен конкурс для юных поэтов на лучшее стихотворение. Ободрённый похвалами знакомых, подал и я на конкурс свою басню про зайца, как-никак тема школьная, всем понятная. Очень удивился, когда было объявлено, что лучшим стихотворением признана басня Володи Таранова. Многие искренне удивились такому моему успеху и не очень поверили, что это написал именно я. Ведь был я самым младшим участником конкурса. После конкурса еще несколько моих стихотворений было опубликовано в школьной стенгазете, так что все понемногу привыкли к тому, что я что-то могу сочинить. Но вот однажды, где-то в ноябре 1949 года, когда стал я уже семиклассником, был я вызван к директору школы, Зинаиде Фёдоровне, которая сказала мне:

– Володя, ты у нас считаешься лучшим поэтом среди учеников, и дирекция школы, пионерская и комсомольские организации решили дать тебе очень почетное и ответственное задание – сочинить стихотворение, посвященное Иосифу Виссарионовичу Сталину. Дело в том, что школа готовит великому вождю в подарок альбом о жизни школы, в котором будет рассказано о школе и её успехах, будут помещены рисунки школьников, их лучшие сочинения и многое другое. Естественно, что открывать альбом должны стихи, посвященные нашему вождю.

Стоит вспомнить, что вторая половина сороковых была для нашей страны временем непростым. Вождю, приведшему страну к величайшей победе, народ воздавал самые громкие почести, поэты писали о нём стихи, в песнях звучало его имя, его именем назывались новые стройки…. Стало очень модным дарить любимому руководителю страны подарки. Заводы дарили ему лучшие образцы своей продукции, народные умельцы преподносили ему свои изделия, часто похожие на чудо. В начале пятидесятых в Москве был даже открыт музей подарков И.В.Сталину. Руководство школ тоже стремилось не отставать от других, но что могли подарить вождю школы? И дарили они вождю альбомы, в которых рапортовали о своих победах и успехах. Вот и наша Дятьковская Средняя школа решила создать такой альбом, и именно мне было поручено написать для него стихи.

С чувством радости и гордости мчался я домой, чтобы порадовать маму, летел, как на крыльях. С порога закричал я о том, что поручено мне написать стихи для Сталина….

А вот как мама прореагирует на эту весть, я даже предположить не мог. Она побледнела, её лицо приняло очень испуганное выражение, медленно опустилась она на стул и смотрела на меня, не в силах сказать ни слова. А я с гордостью рассказывал ей, как вызвала меня в свой кабинет директор школы, как назвала меня лучшим школьным поэтом, и какое значение придаёт она этому стихотворению. Прошло несколько минут, прежде чем мама пришла в себя. И первыми её словами были такие: " Вова, ты этого не сделаешь, если тебе дороги наша семья и я!".

Успокоившись, она разъяснила мне, что к чему. Рассказала она мне о многом, что я сам видел, знал, но чему по малости лет не придавал особого значения.

Она объяснила мне, что время сейчас очень суровое и опасное. Что производится много арестов, даже среди людей, которых мы знали и считали людьми честными и хорошими….  Что очень развито доносительство, что по любому доносу могут возбудить уголовное дело, как правило, с политическими мотивами, и осудить человека, особо не разбираясь в сути вопроса. Что доносят чаще всего на тех, кому в чем-то завидуют или кого за что-то невзлюбили. При этом сделавшие донос воображают себя истинными патриотами и считают, что донося на кого-то, тем самым подтверждают свою преданность Родине, партии, Сталину.  А донести могут на что угодно: на высказывание, которое можно истолковать неоднозначно, на рассказанный в компании друзей анекдот, на пристрастие к какой-то неодобряемой у нас музыке или поэзии, на неловко написанную фразу в заметке или сочинении.

Мама рассказала, что совсем недавно по обвинению в подрывной деятельности осудили одну учительницу, её хорошую подругу. Я слышал об этом, но деталей, конечно, не знал. А дело было так: была эта учительница классным руководителем в одном из восьмых классов нашей школы. К 7-му ноября 1947 года руководством районного отдела народного образования дано было указание всем классам всех школ выпустить стенгазеты, посвященные тридцатилетию Великой Октябрьской Социалистической революции. Естественно, ответственными лицами за выполнение этого указания были классные руководители. Не выполнить это указание было невозможно, но и выполнить было совсем не просто. Одна из главных трудностей – отсутствие бумаги нужного "газетного" размера. Но эту трудность наши учителя давно научились преодолевать: просто в городском книжном магазине, нашем "когизе", покупался плакат подходящей величины, и его оборотная сторона как раз и использовалась для стенгазеты. Делалось так и для выпуска классных стенгазет и даже для выпуска общешкольной газеты.

Вот и мамина подруга поступила так же, как и все остальные: пошла и купила плакат подходящего размера, напечатанный на хорошей плотной бумаге. Стенгазета выпущена была в срок и по содержанию была ничуть не хуже стенгазет других классов школы. Но прошло немного времени, и была учительница вызвана к директору школы, в кабинете которой находился представитель прокуратуры. Директор объявила ей, что на неё заведено уголовное дело по обвинению в подрывной работе, в действиях, направленных на снижение авторитета Советской власти и лично товарища Сталина. А посему она отстраняется от классного руководства и лишается права преподавать в школе. Вскоре состоялся суд, осудили бедную женщину аж на семь лет лишения свободы, а поскольку мужа, погибшего на фронте, и иных близких родственников у неё не было, её сынишка был помещен в детский дом.

Суть предъявленного ей обвинения состояла в том, что упомянутая стенгазета была сделана на обратной стороне плаката, на котором был изображен руководитель нашей страны, наш вождь товарищ И.В.Сталин и приведено одно из его высказываний, призывающее советский народ своим ударным трудом приблизить наступление светлого будущего. Прокуратура посчитала, что вывешивание плаката обратной стороной к читателям является действием оскорбительным, которому по своему недопониманию могут последовать и другие граждане, т.е. увидела в этом подстрекательство к противоправным поступкам и преднамеренные действия, направленные на подрыв авторитета руководства страны.

Далее мама объяснила мне, что она очень рада моим способностям писать стихи, но я еще совсем ребёнок, многого просто не знаю. Поэтому при написании стихов я не могу быть полностью самокритичен и строг к себе, что в погоне за удобной рифмой и кажущейся красотой стиха я могу вставить в текст выражения и слова, которые могут быть поняты разными людьми неоднозначно и кем-то истолкованы по своему.

Далее она рассказала, что как завуч и преподаватель с большим опытом школьной работы она уже сталкивалась с неоднозначными высказываниями по поводу школьных сочинений, заметок в стенгазетах и тому подобному. Правда, пока до судебных обвинений дело не доходило, но вот пример с её подругой показывает, что сегодня запросто может найтись человек, способный истолковать всё в черном цвете и написать донос в соответствующие органы. И стихи, написанные на очень серьёзную тему ребёнком, не имеющим ни жизненного опыта, ни соответствующих знаний, запросто могут быть истолкованы неоднозначно, и если кто-то увидит в них нечто негативное, то может случиться большая беда для всех нас.

Во-первых, ей как матери припишут неправильность воспитания собственного сына, а человек, не умеющий правильно воспитывать своих детей, не имеет права быть воспитателем детей чужих. Т.е. её лишат права быть не только школьным завучем, но и просто школьным учителем. А как это бывает и к чему это приведёт, мы все видели и познали на примере её сестры, тёти Паны. Тем более что, в случае чего, обвинения, когда-то выдвинутые в адрес тёти Паны, наверняка недобрые люди припомнят и используют нам всем во вред. Кстати, людей, которые маму, как завуча школы, недолюбливали за строгость, было, думаю, немало и желающие написать донос, скорее всего нашлись бы.

Во-вторых, поскольку я несовершеннолетний, то вполне вероятно, что за мои ошибки могут судить её, и тогда ей грозит тюрьма, а мне – детдом. И, если её осудят, то неизвестно что станет с тётей Паной и Валей.

Подводя итоги нашей беседы, мама сказала, что она самым категорическим образом настаивает, чтобы я отказался от этого пусть и почётного, но очень рискованного и опасного для нас задания.

– Но как это сделать? Ведь же это отказ от пионерского поручения!

– А ты скажи, что стихи писать ты почти не умеешь, а басню про зайца подглядел в каком-то журнале….

– Но это же неправда!!!

Много лет спустя, раздумывая над тем, как сложилась моя судьба, я нередко возвращался в мыслях к этому непростому случаю в моей жизни. И каждый раз вынужден был признавать, что, скорее всего, с учетом всех нюансов тогдашнего времени, мама моя была права. То, что была она мудра и многоопытна, и как человек, и как педагог, подтверждает тот факт, что в начале 1958 года было ей присвоено высокое звание Заслуженного учителя школы РСФСР и примерно тогда же была она награждена орденом "Трудового Красного Знамени". А чуть-чуть раньше и чуть позднее – медалями за трудовые достижения.

О том, что была она мудра и имела огромный жизненный опыт, говорит и тот факт, что и зимой и летом, иногда чуть ли не каждый день, приходили к нам домой самые разные люди, в основном женщины, чтобы поговорить, посоветоваться с ней, поделиться своими радостями и горестями. Были среди них и учителя, и сотрудники районо и облоно, и многочисленные бывшие школьницы – мамины выпускницы прошлых лет. Нередко приглашали маму на наше районное радио с лекциями о воспитании детей, на различные учительские совещания и конференции как местного, так и областного масштаба.

Несколько дней не решался я зайти к директору и сказать, что я не могу выполнить её поручение. А когда все же решился на это, то услышал в ответ: "Я так и думала, что правы те, кто не верил, что ты можешь так здорово писать стихи! Но что теперь делать с итогами поэтического конкурса? И почему ты сразу не признался в своей нечестности?"

На другой день вся школа знала о моём позоре, все тыкали в меня пальцами и смеялись надо мной. Такого я ещё никогда в жизни не испытывал! Было больно и горько….  Вот тогда-то, в отчаянии, я изорвал и бросил в огонь все свои стихи и дал сам себе клятву всё забыть и больше никогда в жизни за сочинение стихов не браться.

И надо же, был верен этой клятве долгое время, почти до выпускного курса Ленинградского Политехнического института, в который я поступил по окончании школы. Благодаря этой клятве, прервал я свои занятия поэзией, отбросил мысль о поступлении в Литературный институт, стал "технарём", и, как считает тот же Юрий Лодкин, довольно известный сегодня публицист, член Союза писателей России, я очень себя этим обделил, похоронив свой талант и свои поэтические способности.

Но в жизни всё как-то проходит, всё изменяется, многое забывается. Вот и про мою историю со стихами школьный народ постепенно забыл. Напомнили мне об этом, очень для меня неприятном эпизоде жизни, лишь раз, когда меня принимали в комсомол. Был я, напомню, самым младшим в классе, поэтому в ряды ВЛКСМ меня принимали самым последним. Вот на собрании, на котором присутствовали все ученики класса, кто-то и припомнил о моём "некрасивом поступке" с подачей на поэтический конкурс "чужих" стихов. И, как и следовало ожидать, на собрании разгорелись бурные дебаты относительно моего права стать комсомольцем. Не буду вспоминать, кто что говорил, кто и как возражал…. Скажу только, что в комсомол меня всё-таки приняли, так как за меня проголосовало большинство. Вот только перевес этого большинства над меньшинством составлял всего два голоса, что, кстати, очень расстроило мою маму. Но так уж оно всё сложилось.