Сайт истории г. Дятьково
и Дятьковского района

Строго говоря эта статья не связана с историей Дятьковского района. Но, мне кажется, она очень интересна. Тем более, что она рассказывает о  наших ближайших соседях - Кировском районе Калужской области.

Большие Желтоухи - как сказка. Таких селений еще не приходилось встречать. Практически все, за редким исключением, дома, а их порядка 400, - кирпичные. По сельским меркам - роскошь. На хорошем фундаменте, печки русские, заборы ладные, ворота тесовые. Как будто просыпалось на деревню благополучие из рога изобилия. А источник доходов один на все Большие Желтоухи: якутальство, профессиональное нищенство.

-... Как просили? - Антонина Простякова мнет платок, не зная, стоит ей рассказывать или нет. А если говорить, то что именно. А я и не тороплю, понимая эту психологию... - Ездили, например, за зерном на Украину. Обычно парами. Я чаще с Марией Сухоруковой. Выйдешь на какой-нибудь станции и идешь в ближайшее село. А там уже по домам. Что говорим?.. "Хозяюшки, - говорим, - погорели мы, хлеб погиб от засухи... Дети умирают голодной смертью". Дадут, скажем, мне миску фасоли или пшеницы. А Мария тут же прибавит: "И мне бы тоже..." Когда наберешь пуда полтора, зерно уже тяжело таскать, устраиваешься на постой. И уже туда, как в амбар, мешок за мешком и носишь. Ну а потом, когда "норму" свою выполнишь, идешь к местному начальству, просишь с подводой помочь. И - домой. Иногда раза два в месяц отправлялись якуталить.

Привозили якуталы, как свидетельствуют документы, очень и очень прилично. В справке о "прибывшем зерне на станцию Фаянсовая" - это в Кирове - указан в числе получателей некто Н. Макаров из Б. Желтоух. Из Николаева он вагоном привез 1123 килограмма пшеницы. Тонны, центнеры - зерно шло от побирушек потоком. Из Балаклеи, Винницы, Купянска... Только в первом квартале 1952 года якуталы "путем нищенства по селам Украинской ССР, - сообщал прокурору области начальник отдела по надзору за органами милиции некий Семенов, - доставили 704 тонны ржи и пшеницы". Не слабо! Один только В. Захаркин на пару с женой "наколядовал" больше тонны зерна.

А еще, как сообщали бдительные проверяющие, "забил свинью на 7-8 пудов и имеет в наличие бычка...По предварительным расчетам, имеют Захаровы запасов ржаной и белой муки, а также сала и мяса на 3 года".
За одну зиму желтоуховские могли насобирать до 7-8 тысяч рублей. Такие вот нищие! А надо было еще организовать доставку товара, разгрузку, арендовать вагоны, распределить зоны "влияния". Действовал четкий, годами отлаженный механизм. Предпринимательство своего рода. И какой размах!
- А не боялись, что разоблачат, в милицию заберут?
- Так мы же, - продолжает рассказ Антонина Васильевна Простякова, - справки брали из своего колхоза имени Кутузова, что такую-то такую "действительно отпускают просить помощи для приобретения постройки" или на сбор зерна, потому как случился неурожай.
Заметив мою невольную улыбку, собеседница вспыхивает:
- Можно подумать, что все так просто. Пьешь воду из паровоза. Едешь на открытой платформе. Холодно. Коля Хромой так и не доехал с украинским зерном - замерз по дороге... Наши отцы этим занимались и деды. И их отцы, и их деды... Но проще, конечно, - успокоившись, продолжает моя собеседница, - было деньги просить.
- Здесь в районе?
- Нет, здесь мы не якуталили. Как можно? Обычно в Москву или по другим городам. Степана Илюшина, бывало, спросишь, где какой город находится, и не обязательно большой, - так он любую географию скажет. Всю страну объездил.
- А у вас какое место любимое было?
- Подмосковное Шереметьево. К бабке какой-нибудь идешь жить. А потом ездишь по области милостыню просишь.Уже по-другому, чем зерно. "...Помогите, люди добрые, на билет, кошелек украли, домой вернуться не можем..."
Антонина словно преобразилась: глаза загорелись, а сама она словно к земле пригнулась, стала маленькой, обиженной судьбой женщиной:
- Многие наши в столице по квартирам ходили. Коля Петраков, кличка у него еще была Зараза, рассказывал обычно, что у него документы вытащили. Там дадут копеечку, здесь дадут копеечку... Вот по вагонам не ходили. С деньгами опасно ехать, да и блатных боялись. В Желтоухах, конечно, смотрели, спрашивали, кто сколько добыл. Завидовали удачливым: "Богатую точку где-то нашел". Иван Лучкин, Степан Илюшин - очень заядлые были побирухи... Степа до самой смерти якутальством занимался - умер несколько лет назад. Одежда, понятно, для такого дела особая. Палочка, потрепанная телогрейка, дырявая напоказ обувь. К Степану Ефановичу наши женщины в пару просились: "Степ, возьми!" Он умел просить, и ему хорошо давали. Артист. Зайдет, бывало, в какую-нибудь столовую да как хрястнет костылем по столу: "Подайте инвалиду войны..." Кто не даст? Он и на самом деле вояка, на фронте правую ногу потерял...

Расцвет якутальства, точнее говоря, повального побирушничества пришелся на 50-60-е годы. Но сам промысел возник гораздо раньше - по мнению директора местного краеведческого музея Андрея Бауэра, видимо, после отмены крепостного права. И тому есть причины. Земля в округе - песок да глина. Сельское хозяйство и ныне нерентабельное. И весь сельский люд искал выгоду не в урожаях, а в промыслах. Руду - железную и медную - добывали в Людиновском районе, там же песок для дятьковских стекольщиков. В селах Фоминичево жили плотники, в Покрове - портные: уходили на заработки парами, с машинкой "Зингер" на плечах. В Желтоухах тоже нашли свое, пусть "кривое", но дело - профнищенство.

Осуждать обманщиков, которые делали деньги на мнимом горе, конечно, проще всего. Только горе далеко не всегда было вымышленным. Кировский район, например, долее всех в Калужской области находился под немцами - до сентября 1943 года. Поля остались заминированными, многие дома сгорели. А что мог дать колхоз, если, как свидетельствуют документы, и в 1951-1952 годах селяне на трудодни не получили ни грамма зерна, ни копейки денег? В "торговой сети отсутствовали такие товары первой необходимости, как соль, махорка, ламповые стекла, радиоприемник "Родина", чернильные ручки, нитки всех размеров".
Впрочем, и в колхозе якуталы работали так, как им платили. Урожайность зерновых в артели имени Кутузова составляла всего 2 центнера с гектара. И сама деревня Б. Желтоухи оказалась словно в зоне демографического взрыва. Одна из самых (если не самая) многодетных во всей области. В каждой семье - минимум пять детей, которых поить-кормить надо... Вот почему исконный промысел и был востребован. И упрекнуть селян трудно. Все прочие производительные промыслы в районе к тому времени тихо умерли. Кому, скажем, нужны портные, если фабрики появились?

Профессионально нищенствовать отправились в те годы из многих сел, чуть ли не весь Кировский район - Малые Желтоухи, Большие и Малые Савки, Выползово, Верхняя Песочня... Но в Желтоухах был своего рода центр якутальства. Выезжали в нищие чуть ли не всем селом. Группами, целыми семьями, парами и в одиночку. Никто не гнушался заниматься побирушничеством. Даже секретаря первичной парторганизации колхоза имени Кутузова Ивана Лучкина задержали в Ленинграде, куда он подался "с целью нищенства". При народном вожаке нашли две тысячи честно заработанных подаянием денег. Дело возбуждать не стали, но из партии исключили. А заодно и его жену.
Отправлялись якуталы в свой отхожий промысел и осенью, и зимой. Но так, чтобы обязательно вернуться домой к Пасхе. Когда милиция стала особенно рьяно охотиться за нищими, посланцы из Больших Желтоух быстренько освоили новый вид попрошайничества - ходить по квартирам. Вообще в изобретательности и изворотливости якуталам не откажешь. Нищих в России всегда было много. Но таких профессионалов, виртуозов - поди поищи. Милиционерам они всегда могли показать справку из колхоза или сельсовета, что официально направлены на заработки. В 60-е годы в рамках борьбы с якутальством жителям Больших Желтоух запретили выдавать какие бы то ни было документы. Они и с этим справились. Дед Корчик, он же Николай Макаров, вырезал на заказ толкушки - любые печати. От оригинала ничем не отличались. Такса - сто рублей. Корчик же, есть такая местная байка, написал вроде бы письмо самому Михаилу Калинину. Мол, деревня погорела, и нужна помощь. И якобы просил Всесоюзного старосту прислать для Больших Желтоух два вагона зерна... В бродяжничестве и тунеядстве деревенских актеров тоже было упрекнуть трудно. Потому как и с этой стороны якутальцы себя обезопасили. И в критических случаях показывали справку, что они члены колхоза.

Социальный статус деревенского жителя менялся в зависимости от умения просить милостыню. В особом почете были ярые, изобретательные якуталы. Нарасхват шли те невесты, которые умели побираться. И наоборот, презирались девушки-неумехи.
- Мы такую называли "непроходкой", - вспоминает Простякова. - Непроходка, и все. А как еще сказать?
Долгие годы местные власти вели с якуталами непримиримую войну. В областном архиве мне показали несколько папок еще недавно строго секретных документов. И как стращали деревенских, и как пытались выселять, и как сажали, и как проверки устраивали, и стыдили. Ничего их не брало. Из года в год они продолжали "назойливо и нахально приставать к гражданам с целью получения подаяния". А при случае заявляли: "Если бы нам не запрещали нищенствовать, то мы бы полностью рассчитались с государством по всем видам поставок и платежей". Не больше и не меньше.

Перевоспитывать Большие Желтоухи и иже с ними тоже пытались. Разработали целый план спецмероприятий, который я обнаружил в секретном архиве. "В течение ноября-января организовать в колхозе им. Кутузова цикл лекций и докладов на темы: "Устав с/артели - незыблемый документ колхозной жизни", "Достижения мичуринской науки", "Атомное ядро и его расчленение"... Но даже тайны "расчленения" не могли поколебать грешные души не столь уж великих комбинаторов. И жили они, как государство в государстве. И даже свой особый язык вместе с портными из села Покров придумали - "масовский" или "портновский", чтобы, видимо, усложнить проникновение в их заветные профессиональные тайны.

- Я его хорошо знаю, - говорит сын Антонины Простяковой, Алексей. - От родителей. И могу пообщаться на любую тему. Что-то там есть и от блатного языка. Деньги - это сары или лавье, - просвещает он меня. - Спать - ухаливать. Дурак - шмурак. Мас похлил - я пошел. Люхваны хилые - картошка плохая. Бухать оленьжу - пить воду, а бусать гамыру - пить водку. Могу и стыдуху, то есть матерные слова, сказать. "Не надо, сын", - встрепенулась Антонина.
- Никто, Алексей, не знает, откуда слово якуталы возникло...
- Да это же из нашего масовского языка. Якуталить или снодить - значит побираться. Мы и якуталы, и снодильщики. И то, и другое правильно... Я сейчас с матерью заговорю, ничего не поймете, - разошелся мой собеседник... - Ну, например: "Мы симаем и вершием в ярослак и бетай котарь симает с масами, ягует. А его машлак могут уванжерить".
Мне осталось только подтвердить, что ничего, кроме "мы" и "могут" не уловил. Оказалось все просто: "Мы сидим и смотрим в окно, и малый ( то есть журналист) сидит с нами, разговаривает. А его машину могут угнать".
- Сейчас якуталить, - заверила меня Антонина, - уже никто не ходит. Как появились совхозы, стали платить зарплату, профнищенство постепенно умерло. А теперь и вовсе снодить некому - молодежь перебралась в город.
- А вы сами могли бы вновь в побирушки податься?
- Почему бы и нет? Только возраст уже не тот. А надо бы и шубу новую приобрести, и платок...