Сайт истории г. Дятьково
и Дятьковского района

Партизанские были

Судьбы людские

Геннадий Иванович Долгачев. Водители автотранспортного цеха комбината, где он работал начальником десятки лет, называли его «Батей». Так же называют его и сегодня, хотя он уже семь лет на пенсии. У него нет ни одной военной награды.

Он вспоминает:

 Родом я с Брянщины. У нас в Стари – есть такой населенный пункт в Дятьковском районе – стоял стекольный завод. Помню, 30 декабря 1941 года на четырех грузовиках и одной легковушке приехали немецкие летчики, которые дислоцировались на захваченном Брянском аэродроме. Им понадобилось оконное стекло, наверное, занялись ремонтом помещений. Командир партизанского отряда Володя Рябок говорит нам с Левой Косаревым, сходите, ребята, узнайте, сколько их там. Пошли. Около завода охрана стоит. Никого на территорию не пускает. А стекло в машины носят женщины, которых пригнали из поселка. Стали мы издалека немцев считать. Они на месте не стоят, ходят, мы сбиваемся, считаем да пересчитываем. Женщины ящики со стеклом погрузили и пошли домой. От них мы узнали, что в каждом грузовике установлено по пулемету. Побежали к нашим докладывать. Партизаны двух отрядов – Рябка и Куликова в четырех километрах от Стари сделали засаду. Но немцы в темноте не рискнули ехать. Зима сорок первого была суровой, так что ночь у партизан выдалась холодной, зато утром оказалось жарким: всех фашистов положили, их оказалось тридцать шесть человек, лишь одному удалось убежать, его сдали партизанам местные жители. Через неделю немцы приехали на семи машинах и обстреляли из пулеметов все дома подряд. Учинив расправу, схоронили своих убитых – кресты на их могилах до сих пор стоят… Такое было дело.

Я спросил Геннадия Ивановича, как он оказался на оккупированной территории.

– Очень просто. Когда началась война, все, кто не был призван в армию, стали записываться в партизаны, а их семьи решено было эвакуировать. Мы стали отходить вместе с отступающими частями. Дошли до Калужской области. А немцы что сделали? Они обошли брянские леса и закрыли выход армии. Наши войска пошли на прорыв, а нас, конечно, оставили. Пришлось вернуться. Добрались до дома – немцев нет. Они в это время рвались на Москву. Первых фашистов мы увидели только в декабре сорок первого. Потом произошло следующее: партизаны собрали несколько отрядов, выбили немцев из Дятьково и установили в районе советскую власть. Она продержалась до весны. Это в тылу врага. Немцы ничего не могли сделать, – около тысячи партизан крепко держали оборону. Но когда противник подтянул значительные силы, нашим все-таки пришлось уйти в лес. Вместе с партизанами ушли и мы. Произошло это в мае сорок второго. Партизаны разбили свой военный лагерь, а мы в полутора километрах от них свой, гражданский и жили в нем до конца лета.

Геннадий Иванович замолкает, и по затянувшейся паузе я понимаю, что затем произошло что-то трагическое.

Поздний вечер. Анна Ивановна, жена Геннадия Ивановича уже легла спать, и только мы все еще сидим, полуночничаем. Тихо, чуть слышно шуршит пленкой диктофон, да часы мерно отсчитывают время, безвозвратно утекающее в прожитое и пережитое прошлое.

– Пошли мы по малину, несколько человек, отошли с километр, – вздохнув, говорит Геннадий Иванович. – Собрали по ведру и стали ягоды есть. Голодновато ведь было. Вдруг слышим стрельба, Мы так и легли в малиннике. А это немцы напали на лагерь – не на партизанский, на наш. Стрельба затихла, мы еще немного подождали и осторожно поползли к лагерю, а там все горит, и мертвые тела лежат. Партизаны услышали шум боя, подошли, но было уже поздно. Нас, оставшихся в живых, они взяли к себе. Это был один из отрядов Дятьковской партизанской бригады, которой командовал Владимир Цыганков. Так началась моя партизанская жизнь.

Геннадию Ивановичу тогда было тринадцать лет, небольшого росточка, щупленький, он выглядел лет на десять-одиннадцать. Куда такого определить? Только в разведку. Сходить, посмотреть, доложить через связного.

Все ли задания были опасные, - спрашиваю я.

– Да, почитай, все, Только мы этого тогда не понимали. Дети не осознают опасности, они ведь считают себя бессмертными. Мне и под расстрелом пришлось стоять. Вот это было страшно.

Они шли из деревеньки, отстоявшей в десяти километрах от Стари.

– Было нас четверо: две женщины, я и еще один мальчишка на год меня старше. Мы должны были узнать, нет ли на дороге засады. За плечами, в мешочках несли для маскировки рожь. Вдруг – немцы. Куда ходили, зачем?

Были, говорим, в такой-то деревне, ходили за хлебом и показываем рожь. Немцы засмеялись, мешочки наши выбросили… Нас поставили – вот так дорога, вот так полянка… Автоматы наизготовку – сейчас расстреляют. Все как бы замерло. Вдруг слышим – офицер кричит, солдаты опустили автоматы. Офицер подошел, машет рукой – идите сюда, а мы идти не можем: окаменели. Чуть ли не за руку на дорогу выводили. Офицер спрашивает: «Откуда идете?» «За хлебом ходили», – отвечают женщины. «Где хлеб?» «Отобрали». Приказал принести наши мешочки. «Хорошо, – говорит офицер, – я выделю сопровождение. Если в Стари староста скажет, что отпускал вас, – останетесь живы, если нет – расстреляем. А староста был наш, партизанский. Приходим, он говорит, да, отправлял жителей за рожью, есть нечего, пухнем с голоду, – вот я их и отправил… Такой был случай. А были и другие.

В августе сорок третьего немцы провели против партизан широкомасштабную карательную операцию.

– Бросили против нас большие силы, - рассказывает Геннадий Иванович. –Тогда погиб мой дядя Долгачев Петр Петрович. И двоюродный брат Аркадий погиб, и второй брат, и третий, и четвертый – все погибли. Много партизан полегло. Я в это время находился в Стари. Наблюдал, что делают немцы, и передавал сведения через Любу Шишкину.

Его арестовали на улице за нарушение комендантского часа. Конечно же, стал тотчас шмыгать носом, объяснять дрожащим голосом, что он случайно припоздал, часов-то нет, откуда у него взяться часам? Но к сорок третьему немцы были уже ученые и кое-что понимали в загадочной славянской душе. Ему сказали, что если ночью появятся партизаны, то он будет убит первым. Партизаны не появились, и Долгачева отправили в Дятьково, в гестапо. Там он встретился со своей матерью, схваченной в одной из деревень, где она тоже собирала для партизан разведданные.

– Из гестапо каждую ночь увозили на казнь. Расстреливали по графику. До нас с мамой очередь, слава Богу, не дошла. В начале сентября арестованных отправили в Каунасский концлагерь. Через две недели, 17 сентября, наши войска освободили Дятьково. Тогда же из оставшихся в живых партизан сформировали запасной полк и всем выдали документы, подтверждающие боевую деятельность в тылу врага.

А Долгачевы из Каунаса были отправлены в Польшу, в пересыльный лагерь, оттуда – в Австрию, где вместе с другими пленными работали на одной из фабрик.

– Освободили нас войска 2-го Украинского фронта, – вспоминает Геннадий Иванович. – Вначале услышали далекий гул орудий, потом как-то внезапно исчезла охрана, затем пришли наши. Всех узников поставили на полное воинское довольствие и стали формировать эшелон для отправки на родину.

До Стари они добирались больше месяца. 9 мая встретили в Орле. Приехали домой, а дома нет, – фашисты при отступлении сожгли. Жили в бараке. Мать пошла работать на стекольный завод, а Геннадий Иванович, которому еще не было шестнадцати, записался на курсы шоферов.

Весной сорок седьмого они перебрались в Сегежу, к родственникам, работавшим на ЦБК. Этому предприятию отдал всю свою трудовую жизнь и Геннадий Иванович. Имеет правительственные награды за доблестный труд, почетных грамот и благодарственных писем – солидная пачка, заслуженный работник целлюлозно-бумажной промышленности. В девяносто седьмом, когда уже было под семьдесят, он вышел на пенсию.

В. Верхоглядов. Газета «Карелия» № 86 от 7 августа 2004 г.
Газета "Сегежский бумажник" 20.08.2004 г.