Главная » Статьи » Сказы и сказки

Гуляева ваза.

Гуляева ваза.


Автор Лодкин Ю. Е.


   Хрусталь раньше на новом Дятькове варили, а вот грань-то хрустальную по всем работным слободам резали: и на Пильне, и на Крупчатке, и на Буяновке. Как где запруда есть, так и ко­леса водяные ставили, а вот от этих колес кам­ни шлифовальные крутились.




    Из всех мастеров по делу алмазному первым был Ефим Гуляев. Жил Ефим бобылем на отшибе от всех слобод. Посреди поля хата стояла да три сосны над ней. Поле то так до сей поры старики кличут Гуляевым. Обижен судьбой Ефим был. Когда ему десятый годок пошел, он в гуте на относке хлопчиком работал да но­чью в яму халявную свалился. Из-за того и стал гор­буном. И всего-навсего Ефиму-то было дадено, что глаз острый да руки. С такими бы руками ростом под при­толоку надобно быть. Ан не вышло. А уж мастер был, каких поискать. Злые да завистливые языки говаривали, что Гуляй с чертом дружбу водит. Было чему поза­видовать. Бывало, соберутся заводские на шлифовне и давай друг друга подзадоривать, кто стекло на круге прорежет, чтоб насквозь, а вода через прорез не пробе­гала. Ни у кого не выходило. Один Ефим приноравли­вался. Сказывают, один француз Мальцову большие деньги давал, чтоб тот Ефима с ним за кордон отпу­стил.


   Много поделок Гуляевых по свету разошлось, поди, и сейчас люди ими любуются, но одну вазу Ефим сде­лал такую, какой, может, и не бывать более.

   Однажды зимой дело было. Ночи длинные, а у бобыля-то еще длинней. Не спится Ефиму. Ворочается с боку на бок, а сон нейдет. За полночь время пошло. Ле­жит Ефим и кажется ему, кто-то в плечо его легонько толкает. Откроет глаза — нет никого. Да и кому быть- то: до ближайшей слободы, почитай, версты полторы будет. Закроет глаза — в плечо опять: толк, толк. А за окном ветер свистит, стужу нагоняет.


    Прислушался Ефим: будто сквозь шум ветряной кто-то далеко «Вставай, вставай!» тоненьким голоском тянет. А в плечо опять: толк, толк. Открыл глаза, при­поднял голову: никого нет и голос пропал. Жутко стало Ефиму. Со страху-то встал, взглянул на окошко и ах­нул. Сквозь стекло замороженное свет лунный проби­вается, а на стекле...  Много диковинок Гуляй видал, да и сам делал, но таких не довелось. Расцветил мороз оконце Ефимово цветами невиданными, посреди стекла будто пальма-дерево, а внизу трава диковинная в венок сплелась. Долго Ефим любовался, а потом думает: «Дай угольком на стенке нарисую».

     Только стал лучину засвечивать, дунул ветер с та­кой силой, что разбил стекло и лучину задул. Ефим ок­но зипуном заткнул и стал утра дожидаться. Чуть све­тать стало, выбежал наружу - и под окошко. Думает,
сложу стекло-то, на рисунок еще посмотрю да и на  вазу его нарежу. Копался, копался в сугробе одной боиночки найти не может. Совсем уж рассвело. До  земли до самой Ефим дошел, а стекла нет и все.  Слышит —за спиной у него кто-то покашливает. Оглянулся — старикашка древний улыбается и бородой трясет.

    - Что, Ефимушка, ай в снегу-то день вчерашним ищешь? А день-то вчерашний человеку токмо в память дается.   

     Сказал так и пошел прочь по сугробам. Отошел ма­лость, в ложок спустился и нет его. Ефим вдогонку по­бежал. Через сугробы до ложка добрался, а старик как в воду канул. 

    «Что-то неладно тут,— растревожилось Ефимово сердце.— И стариков-то таких в округе не видывал. Уж не дед ли Дубовик из лесу вышел? Точно, он. Значит его работа — рисунок морозный на стекле. Чем-то я ему по душе пришелся, коль чудо такое показал».

     Только подумал так Ефим — и весь узор морозный вспомнил. Вытащил из окошка зипун и бегом на шлифовню. Выбрал вазу покрупнее, колесо шлифовальное поострее заточил и за работу взялся. Другие мастера заприметили, что Гуляева лихорадит что-то, стали при­ставать с расспросами, а он и не слышит будто. Уперся лбом в вазу, уцепился руками за края и режет без уста­ли, У другого, наверное, руки от такой работы отвали­лись бы. А он хоть бы что. Начал вазу утром, а кончил уж при лучинах. Отдал на щетки полировальные, а как отполировали, смотреть ка вазу все мастеровые сбежались. Начались тут ахи да охи. Вазы такой никто еще видывал. А Ефим присел прямо на пол, прислонил столбуху и заснул, как убитый. Утром проснулся от голоса мальцовского.

   - А ну, где тут ваза гуляевская.

   «Уже донесли»,— подумал Ефим.

 Только взглянул генерал на вазу и в карман сразу же полез, достал три рубля и сунул.

   - За усердие это тебе, голубчик.

   Вазу в карету мальцовскую отнесли, во дворец пере­правили и в хоромах барских на видном месте поста­вили. А на другой год по осени повез Мальцов ту вазу на Московскую ярмарку. Поставили ее там в лавке юве­лирной на черный бархат. Придет человек в лавку за покупкой, взглянет на вазу и забудет, за чем пришел.

   Лавочник-то деньги брать за просмотр Ефимовой ва­зы стал. Заломил Мальцов за вазу 700 рублей золотом. Деньги большие, а покупателей все ж много находилось. Купили ту вазу для царских палат в Дворце Зимнем. И через день-другой отвезти на место должны были. Да зашла в лавку женщина какая-то. Повернулась нерас­торопно, задела вазу, упала та и разбилась. А женщина выхватила из-за пазухи денег пачку и швырь на стол лавочнику. Тыщу рублей бросила. Скандал большой вышел. А Мальцов царских холопов успокаивает:

   - Ничего, через неделю мой Ефим Гуляев еще дю­жину таких ваз сделает.

    Долго Ефим потом мучался над новой вазой, хру­сталя перепортил уйму, а вазы такой, как та, разбитая, уж не мог сделать. На одну, видно, только сил было дадено.

Категория: Сказы и сказки | Добавил: любослав (25.10.2012)
Просмотров: 1629 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]