Главная » Статьи » Сказы и сказки |
Гуляева ваза.
Автор Лодкин Ю. Е. Хрусталь раньше на новом Дятькове варили, а вот грань-то хрустальную по всем работным слободам резали: и на Пильне, и на Крупчатке, и на Буяновке. Как где запруда есть, так и колеса водяные ставили, а вот от этих колес камни шлифовальные крутились.
Из всех мастеров по делу алмазному первым был Ефим Гуляев.
Жил Ефим бобылем на отшибе от всех слобод. Посреди поля хата
стояла да три сосны над ней. Поле то так до сей поры старики
кличут Гуляевым. Обижен судьбой Ефим был. Когда ему десятый годок пошел, он в
гуте на относке хлопчиком работал да ночью в яму халявную свалился. Из-за того
и стал горбуном. И всего-навсего Ефиму-то было дадено, что глаз острый да
руки. С такими бы руками ростом под притолоку надобно быть. Ан не вышло. А уж
мастер был, каких поискать. Злые да завистливые языки говаривали, что
Гуляй с чертом дружбу водит. Было чему позавидовать. Бывало, соберутся
заводские на шлифовне и давай друг друга подзадоривать, кто стекло на круге
прорежет, чтоб насквозь, а вода через прорез не пробегала. Ни у кого не
выходило. Один Ефим приноравливался. Сказывают, один француз Мальцову большие
деньги давал, чтоб тот Ефима с ним за кордон отпустил.
Много поделок Гуляевых
по свету разошлось, поди, и сейчас люди ими любуются, но одну вазу Ефим сделал
такую, какой, может, и не бывать более. Однажды зимой дело было. Ночи длинные, а у бобыля-то еще длинней. Не спится Ефиму. Ворочается с боку на бок, а сон нейдет. За полночь время пошло. Лежит Ефим и кажется ему, кто-то в плечо его легонько толкает. Откроет глаза — нет никого. Да и кому быть- то: до ближайшей слободы, почитай, версты полторы будет. Закроет глаза — в плечо опять: толк, толк. А за окном ветер свистит, стужу нагоняет. Прислушался Ефим: будто сквозь шум ветряной кто-то далеко «Вставай, вставай!» тоненьким голоском тянет. А в плечо опять: толк, толк. Открыл глаза, приподнял голову: никого нет и голос пропал. Жутко стало Ефиму. Со страху-то встал, взглянул на окошко и ахнул. Сквозь стекло замороженное свет лунный пробивается, а на стекле... Много диковинок Гуляй видал, да и сам делал, но таких не довелось. Расцветил мороз оконце Ефимово цветами невиданными, посреди стекла будто пальма-дерево, а внизу трава диковинная в венок сплелась. Долго Ефим любовался, а потом думает: «Дай угольком на стенке нарисую». Только стал лучину засвечивать, дунул ветер с такой силой, что разбил стекло и лучину задул. Ефим окно зипуном заткнул и стал утра дожидаться. Чуть светать стало, выбежал наружу - и под окошко. Думает, сложу стекло-то, на рисунок еще посмотрю да и на вазу его нарежу. Копался, копался в сугробе одной боиночки найти не может. Совсем уж рассвело. До земли до самой Ефим дошел, а стекла нет и все. Слышит —за спиной у него кто-то покашливает. Оглянулся — старикашка древний улыбается и бородой трясет. - Что, Ефимушка, ай в снегу-то день вчерашним ищешь? А день-то вчерашний человеку токмо в память дается. Сказал так и пошел прочь по сугробам. Отошел малость, в ложок спустился и нет его. Ефим вдогонку побежал. Через сугробы до ложка добрался, а старик как в воду канул. «Что-то неладно тут,— растревожилось Ефимово сердце.— И стариков-то таких в округе не видывал. Уж не дед ли Дубовик из лесу вышел? Точно, он. Значит его работа — рисунок морозный на стекле. Чем-то я ему по душе пришелся, коль чудо такое показал». Только подумал так Ефим — и весь узор морозный вспомнил. Вытащил из окошка зипун и бегом на шлифовню. Выбрал вазу покрупнее, колесо шлифовальное поострее заточил и за работу взялся. Другие мастера заприметили, что Гуляева лихорадит что-то, стали приставать с расспросами, а он и не слышит будто. Уперся лбом в вазу, уцепился руками за края и режет без устали, У другого, наверное, руки от такой работы отвалились бы. А он хоть бы что. Начал вазу утром, а кончил уж при лучинах. Отдал на щетки полировальные, а как отполировали, смотреть ка вазу все мастеровые сбежались. Начались тут ахи да охи. Вазы такой никто еще видывал. А Ефим присел прямо на пол, прислонил столбуху и заснул, как убитый. Утром проснулся от голоса мальцовского.- А ну, где тут ваза гуляевская. «Уже донесли»,— подумал Ефим. Только взглянул генерал на вазу и в карман сразу же полез, достал три рубля и сунул. - За усердие это тебе, голубчик. Вазу в карету мальцовскую отнесли, во дворец переправили и в хоромах барских на видном месте поставили. А на другой год по осени повез Мальцов ту вазу на Московскую ярмарку. Поставили ее там в лавке ювелирной на черный бархат. Придет человек в лавку за покупкой, взглянет на вазу и забудет, за чем пришел. Лавочник-то деньги брать за просмотр Ефимовой вазы стал. Заломил Мальцов за вазу 700 рублей золотом. Деньги большие, а покупателей все ж много находилось. Купили ту вазу для царских палат в Дворце Зимнем. И через день-другой отвезти на место должны были. Да зашла в лавку женщина какая-то. Повернулась нерасторопно, задела вазу, упала та и разбилась. А женщина выхватила из-за пазухи денег пачку и швырь на стол лавочнику. Тыщу рублей бросила. Скандал большой вышел. А Мальцов царских холопов успокаивает: - Ничего, через неделю мой Ефим Гуляев еще дюжину таких ваз сделает. Долго Ефим потом мучался над новой вазой, хрусталя перепортил уйму, а вазы такой, как та, разбитая, уж не мог сделать. На одну, видно, только сил было дадено. | |
Просмотров: 1710 | Рейтинг: 0.0/0 |
Всего комментариев: 0 | |