Сайт истории г. Дятьково
и Дятьковского района

В палисаднике пристава.

Рассказ, автор Федор Каманин. Опубликовано в газете "Пламя труда" 1968 год.

- Сходи, ка ты,- говорит мне редактор газеты, к Алексею Степановичу Сентюрину. Он живот на улице Ворошилова, а вот номере дома н не знаю. Ну да там спросишь, найдешь и потолкуешь с ним. Это один из старых революционеров, сидел в тюрьмах, бывал в ссылках, ему есть о чем порассказать.

Разговор этот у меня с редактором тогдашней районной газеты «Фокинский рабочий», издававшейся в городе Дятьково (редактором тогда был Дмитрий Иванович Хоробров), происходил в 1935 или в 1936 году, точно сейчас уже не помню.

Я пошел. Дом Алексея Степановича я нашел быстро. Хозяин, на мое счастье, оказался дома. Он собирался на охоту. Сентюрин в те годы, несмотря на то, что был уже на пенсии, был еще крепок, бодр и жизнерадостен. Он принял меня так, как будто мы с ним были знакомы и перезнакомы, а не впервые только встретились. Бывают вот такие люди, с которыми сразу легко сходишься, сразу находишь общий язык. Моя просьба его ничуть не удивила и не показалась ему необычной, как будто ему уже не раз приходилось беседовать с нашим братом- газетчиком.

—Так, — говорит раздумчиво Алексей Степанович. — Ну что ж, рассказать можно, рассказывать есть что. Ведь наша мальцовщина была одна из самых революционных местностей в те времена. Недаром же акционеры содержали в 1905, 1906 и 1907 годах на своем коште полную сотню конных жандармов, которых тогда в народе почему-то «казаками» у нас называли. И это помимо того, что в Дятькове был стан пристава, урядник и полиция. Да оно и не мудрено: заводов-то в нашем округе сколько? И везде кипела и бурлила революционная мысль. Много было такого о чем можно и нужно рассказать нашей теперешней молодежи, чтобы они знали, как мы, их отцы и деды, жили и боролись за их будущее. И Алексей Павлович начал вспоминать и рассказывать:

Празднование Первого мая для нас в те времена было большим событием, ведь это был смотр наших сил, показатели нашей сплоченности. Естественно, и враги наши, акционеры и жандармы, понимали это. Чинили нам самые серьезные помехи в проведении маевок. Конечно, не могло быть и речи в те годы—годы самой черной реакции, последовавшей за подавлением революции в 1905 году,—чтобы выйти на улицы Дятькова со знаменами и песнями, провести митинг. Но собираться-то надо было. И мы проводили свои маевки на лесных полянах, подальше от села, на берегах реки Болвы, вообще подальше от сатрапов. Иногда нам удавалось это, а иной раз жандармы обнаруживали, и тогда приходилось спасаться бегством, иначе попробуешь нагайки, а то и в тюрягу угодишь. А самым злейшим нашим врагом был в те времена помощник станового пристава Мотин. Вы про Мотина, надеюсь, наслышаны?

Еще бы! Я даже не однажды видел его воочию. Он не раз наведывался и в наши Ивановичи. Мотин всегда останавливался у самого крупного лавочника Волконского. Пристав наводил ужас не только на нас, ребятишек (мне было тогда лет десять), но и на всех баб и мужиков. Его нагайка, с которой он не расставался ни на минуту, не по одной мужицкой спине гуляла.

Мне никогда не забыть одного случая, когда Мотин порол нагайкой в горнице Волконских сначала Митрия Петушка, а потом Антона Козла. Дело было так.. Прибежал ко мне мой дружок и сосед Вянька Прошкин и говорит.

- Федь, идем скорее к Волконским, там и ним Мотин приехал, поглядим на него.

А отец Ваньки Прохор, был у Волконского одним из приближенных, возил ему товары из Жуковки Следовательно, и Ванька с сыновьями Волконского был на некоторой приятельской ноге. Он бывал у них не только на кухне, но мог иногда заглянуть и в горницу, особенно когда там не было самого Волконского или Волкончихи — Лукьяновны, как ее величали у нас. Тогда старший сын Волконских, Тишка, мог провести Ваньку, а иногда и меня с ним в горницу, чтобы мы полюбовались там картинами на стенах н цветами на подоконниках. Для нас это было зрелище прямо-таки сказочное, ведь в наших избах такого не было.

Я ужасно боялся Мотина. А он на вид даже был красив, Мотин этот. На нем был какой-то гусарский мундир, на голове не фуражка, а кивер, а на правой руке всегда болтается нагайка. И тонкие рыжеватые усы в стрелку, и пронзительные серые глаза. А голос словно металлический, звенит так, что оглохнуть можно. Душа уходит в пятки, когда он орет на кого-нибудь.

И я пошел с Ванькой к Волконским. Мотин действительно был там. И Тишка нас провел в горницу, наказав не высовывать носа из-за шторок, а только выглядывать из-за них. Мотин был один в зале. Делать ему было нечего. Кивер его лежал на столе. Мы с ужасом глядели на Мотина и особенно на его нагайку. И вот он, Антон Козел:

— Позвольте войти, ваше благородие?

Мотин обернулся к нему.

—В чем дело?—заревел он.

—Гумно v меня сгорело. Подозреваю Митрия Петушка.

—Позвать негодяя сюда!

И вот он, Петушок. И сразу бух в ноги Митину. И нагайка начала ходить по спине Петушка. С каким остервенением порол его Moтин!

- Признавайся , подлец, ты поджег гумно?

- Как перед господом богом говорю ни душой, ни телом не виноват.

- A-а, ты не виноват? А кто же поджег?

- Не могу того знать.

- Не знаешь? Так вот же тебе, чтобы знал!

И снова посыпались удары.

Тогда Антон Козел и говорит:

- Ваше благородие, да хватит вам. Может быть это и не он поджег, а еще кто. А возможно оно и само как загорелось.

- А тогда почему же ты сказал на него?—спрашивает Мотин у Козла.

—Да мы с ним немножко повздорили, ну я и подумал на него. Думал, это он по злобе поджег.

И что тут поднялось! Теперь уж на полу валялся Антон Козел, нагайка Мотина по нем гуляла. Мы с Ванькой с ужасом убежали из передней и прямиком домой. Не углядел бы нас Мотин. Не миновать бы и нам тогда порки, ведь ему все равно, кого пороть, лишь бы пороть. Еще бы не знать Мотина!

—Так вот этот Мотин и был самый хитрый и самый жестокий наш враг. Некоторые наши ребята пытались разделаться с ним, убрать его совсем, но он был так осторожен, что подобраться к нему было трудно. Он уцелел до самой революции, а во время революции сумел скрыться, переменил фамилию и даже устроился на советскую работу в Туле, пока его случайно не опознали наши дятьковские и не разоблачили. Его судили тут, у нас в Дятькове.

Да, но таком я слышал еще в те времена, вскоре после революции.

—Так вот, задача у нас возникла в один из тех годов, как нам обмануть Мотина, провести маевку в таком месте, о каком ни ему, ни его шпикам, а их у него было немало, и не подумать. Раскидывали мы и так и этак, а все выходило не надежно.

И вдруг один из нас, боевой такой парень был, и говорит:

-А знаете, ребята, что я надумал? А не провести ли нам нынче маевку возле дома станового пристава, в его ...саду, позади дома или в палисаднике, против окон.

Мы сначала подумали, что он просто шутки ради так сказал, зубоскалит, дескать, некоторые даже прицыкнули на него, но оказалось, он это сказал вполне серьезно.

Он нам изложил свой план. Во-первых, надо написать анонимный донос становому приставу на самих себя, написать его так, чтобы было похоже на правду. Дескать, так и так, ваше высокое благородие, а эти самые разные социалисты и бунтовщики задумали нынчее провести ночью маевку свою, да не одну, а целых две, там-то и там-то. Указать места, от Дятькова подальше которые и в разных сторонах. Одно—в сторону Стари и Ивота, другое- к Псури, дескать, там их и надо ловить. Вместо подписи указать, что писали верные слуги царя-батю ки, которые имена свои потому побоялись написать, что если про то узнают эти разбойники, разные социалисты, то им, верным слугам царским,не сдобровать, их укокошут. Парень уверял нас, что не только становой, а и сам Мотин на такую удочку клюнет. И как только они со своими жандармами отправятся вечером в указанных направлениях, а за этим, конечно, надо будет хорошенько проследить, так мы, не мешкая, откроем свой первомайский митинг в саду или палисаднике возле дома Золотова.

Подумали мы, подумали, а все мы в то время были головы горячие, молодые, и решили: а чем черт не шутит, давай попробуем. И чтобы вы думали? Вышло, да еще как ладно- то вышло! клюнули на удочку нашу становой с помощником своим. Смотрим подались кавалькады жандармские, одна по дороге к Стари и Ивоту, другая к Псури.

Сам становой возглавил отряд, который к Стари и Ивоту направлений взял, а Мотин возглавил тот, что на Псурь подался. Становой был уже в годах. Он верхом уже не мог ездить, всегда в пролетке разваливался. Так и в этот раз было с ним, ну а Moтин был в самом соку держиморда, он ездил что твой казак любой. И как только они скрылись с наших глаз, как только притемнело как следует, мы один за другим к дому станового.

А знаете, где он находился? Да вот в том угловом доме, что напротив техникума, двухэтажный, деревянный. Сейчас там вспомогательная школа. А напротив было старое кладбище. Теперь там несколько сосенок осталось.

Мы могли бы и на кладбище устроить митинг свой первомайский, но нет, мы ведь задумали именно возле самого дома и канцелярии станового его провести. И провели. Да еще с каким подъемом! И речи говорим, и песни пели.

А становиха после две недели хворая была, она со страху чуть богу душу не отдала. Как же, защитника ее нет, уехал крамольников ловить, а они, вот тебе! Сами к ним под окна припожаловали и митинг свой проводят у станового под окнами. И самому становому после нездоровилось, тоже не по себе стало. Как же, ведь это же ему, как охранителю устоев, позор не только на уезд, а на губернию всю, посмешищем стал он для братии своей. Но кто рвал и метал, так это Мотин.

—Вот и такое было в нашей жизни тогда. Возможно, такое и вам как газетчикам интересно покажется, возможно, и об этом наши теперешние читатели с интересом почитают, хотя тут больше комического, чем героического и романтического, — говорит Алексей Степанович.

И я сейчас не помню, писал ли я в те годы для «Фокининского рабочего» об этом эпизоде из революционного прошлого Дятькова, печаталось ли об этом. Если и писал, если и печаталось, то не будет беды, если и теперешние, уже новые читатели, прочтут об этом, прошлое свое все должны знать.

О становом приставе Золотове можно прочитать тут -

http://historydjatkovo.ucoz.ru/publ/djatkovo/stanovoj_pristav_brjanskogo_uezda_iz_istorii_brjanskoj_policii/2-1-0-138